Давай притворимся, что этого не было - [8]

№ 10. БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ НЕ ДЕРЖАТ В ШКАФУ ДИКИХ ЖИВОТНЫХ.

Когда мне было лет шесть, мои родители решили разводить кур, однако у нас не было денег на настоящий курятник. Вместо этого мы поставили в гараж несколько шкафов с выдвижными ящиками, которые выдвинули лесенкой, чтобы куры могли в них нестись. Однажды я пошла собрать яйца, вытянулась на цыпочках, чтобы достать до верхнего ящика, и нащупала какое-то яйцо неправильной формы, а все потому, что оно находилось в животе у гребаной огромной гремучей змеи, которая пыталась проглотить очередное яйцо. Осознав это, я с криком побежала обратно в дом, а мама схватила ружье из оружейного шкафа и выстрелила в брюхо пытавшейся ускользнуть из гаража змее, прямо туда, где находилось яйцо, и яйцо взорвалось жутким салютом. Позже мы выяснили, что на самом деле это была гоферовая змея, которая только притворялась гремучей, но притворяться гремучей змеей перед вооруженной матерью – все равно что размахивать пушкой перед полицейским. В обоих случаях пули не избежать. Кстати, каждый раз, когда я читаю этот абзац людям не с Юга, они неизменно зацикливаются на том факте, что у нас есть специальная мебель для оружия, только вот в сельской местности Техаса практически у каждого есть оружейный шкаф. Если, конечно, речь идет не о геях. Геи держат у себя оружейный армуар.

№ 11. БОЛЬШИНСТВУ ЛЮДЕЙ НЕ ПРИХОДИТСЯ ЦЕЛЫЙ ГОД ХОДИТЬ К ПСИХОТЕРАПЕВТУ ИЗ-ЗА ОДНОГО ДЕСЯТИМИНУТНОГО СЛУЧАЯ ИЗ ДЕТСТВА.

Три слова: Стенли, волшебная белка. Кстати, когда вы будете все это читать, мой редактор все уже поправит, так что на самом деле я могу написать здесь все, что угодно. Например, знали ли вы, что Анжелина Джоли ненавидит евреев?

Правда-правда.

Примечание редактора: Анжелина Джоли вовсе не ненавидит евреев, и это полный вымысел. Мы приносим свои извинения миссис Джоли и всему еврейскому сообществу.

Я собиралась написать про Стенли, говорящую белку, прямо здесь, в одиннадцатом пункте, однако это слишком закрученная история, так что я выделю на нее всю следующую главу – уверена, что, когда продаешь книгу, за нее платят по главам. Может, я и ошибаюсь, потому что я часто ошибаюсь. За исключением этой истории про то, что Анжелина Джоли ненавидит евреев – скорее всего, именно так и есть.

(Нет, это вовсе не так. Заткнись, Дженни – ред.).

Стенли, волшебная говорящая белка

Когда я говорю людям, что мой отец – полный псих, они смеются и понимающе кивают. Они заверяют меня, что их отец точно такой же, и что вообще у меня «типичный отец».

Что ж, пожалуй, они правы, если типичный отец зарабатывает на жизнь изготовлением чучел на дому и приходит в местный бар вместе с миниатюрным ослом и двойником Тедди Рузвельта, думая при этом, что окружающие — странные люди, потому что так заостряют на этом внимание. Если типичный отец говорит вещи вроде «С днем рождения! Вот тебе полная ванна енотов!» или «Нам придется взять твою машину. В моей слишком много крови», тогда да, он совершенно нормальный. Тем не менее я не помню, чтобы кто-то из детишек из сериала «Чарльз в ответе» залезал в морозильник в поисках фруктового льда и доставал оттуда огромную замороженную гремучую змею, которую Чарли бросил туда, когда она еще была жива. Может быть, я просто пропустила эту серию. Мы не так часто смотрим телевизор.

Вот почему каждый раз, когда кто-то пытается мне рассказать про то, как их «безумный отец» иногда засыпает, сидя на унитазе, или время от времени устраивает дома пожар, я подношу палец к губам и шепотом говорю: «Тсс, детишки. Сейчас вы поменяете свое мнение».

И после этого я рассказываю им эту историю…

Дело близилось к полуночи, когда я услышала, как отец гремит в коридоре, а потом у меня в комнате внезапно загорелся свет. Мама безуспешно попыталась уговорить его лечь спать. «Не буди их», – пробормотала она из родительской спальни на другом конце коридора. Мама уже слишком хорошо знала, что отца невозможно отговорить, когда ему в голову приходит какая-то «отличная идея», но она все равно с ним машинально спорила (главным образом для того, чтобы обозначить, что считается нормальным, а что – полным безумием, чтобы мы с сестрой, когда вырастем, могли отличить одно от другого).

Мне было восемь, а моей сестренке Лизе – шесть. Мой отец – чуждый условностям громила, похожий на злобного Зака Галифианакиса, – вломился в мою крошечную комнатку. Большую часть жизни мы с Лиз жили в одной комнате. Наша спальня была настолько маленькой, что места в ней только и хватало, что на кровать, в которой мы спали вдвоем, да на шкаф. Двери с кладовки давным-давно сняли, чтобы создать иллюзию дополнительного пространства. Иллюзия не получилась. Я провела многие часы, создавая крошечные бастионы уединения. Из старых одеял я возводила крепости и умоляла маму разрешить мне жить в гараже вместе с цыплятами. Я запиралась в ванной (единственной комнате в доме, которая закрывалась на замок), но у нас была одна ванна на четверых, а у моего отца был синдром раздраженного кишечника, так что это было лишь временное решение. Иногда я высыпала свои игрушки из деревянного ящика, в котором они хранились, сворачивалась калачиком внутри него и закрывала крышку, предпочитая затекшие ноги, а также тишину и темноту сосновой коробки миру снаружи… прямо как камера сенсорной депривации, только для сирот. Маму это беспокоило, но не настолько, чтобы она предприняла какие-то меры.