Давай отпразднуем развод - [23]

– У вас и до этого были трудные времена.

– Это так. Были. Но мы не исключение.

Когда дети были маленькими, когда Томас не мог найти свое место в жизни; когда он получил годовую стипендию в Неваде и Гвин чувствовала, что ею пренебрегают. И все же. В этот раз все было по-другому с самого начала. Впервые возникло ощущение, что они не вместе. Ощущение, что Томас намеренно пытается заставить ее это почувствовать.

Гвин еще раз затягивается косяком, чувствует, что мир вокруг становится несколько туманным. До этого она никогда не курила, ни в старших классах, ни в университете. Но когда началась вся эта ерунда с буддизмом, Джилиан прислала Гвин по почте небольшой запас марихуаны, спрятанной в маленьких наперстках под тарелкой с шоколадными кексами.

В случае если сложный период не закончится до его дня рождения, – написала она в записке. – В случае если до его дня рождения тебе нужно будет отпраздновать что-то другое.

Джилиан обещала, что к его дню рождения все закончится. На его шестидесятитрехлетие. По теории Джилиан, Томас вел себя так, как иногда поступают шестидесятитрехлетние. (Говорят, такое случается в шестьдесят пять, но на самом деле в шестьдесят три, уточнила она. Это день, когда им кажется, что есть еще время что-то изменить.) Он паниковал, искал, еще больше паниковал. И так как Гвин хотелось верить, что так и есть, она предложила пройти лечение, консультацию для супружеских пар. Гвин могла бы его понять. Но Томас был против. Лечения. Понимания.

– Это не просто неверие, – так он сказал. Так он ответил на ее вопрос. – Это тот, кто я сейчас. Мне хочется иметь новый смысл жизни.

Он не хотел помочь Гвин понять. Жизнь менялась кардинально, и она должна принять этот факт или – если ей кажется, что он превращается в незнакомца, – выбрать для себя что-то иное. В любом случае направление выбирал Томас.

Середины нет. Все просто и ясно. Или Гвин с ним, или нет. Предлагая такую формулировку, конечно, Томас не рассчитывал на то, что жена останется.

Он не рассчитывал на то, что Гвин будет копаться в себе, думать о своем отношении к религии вообще и в частности к той, о которой так мало знает, и поймет: она верит только в мужа. Мужа, за которого вышла замуж тридцать пять лет назад в доме, ставшем для них общим. Томас не рассчитывал на то, что после всех переживаний Гвин соберется с духом и в четверг поедет в Ойстер-Бэй, в буддийский центр, чтобы найти мужа на занятии по медитации. Гвин шла по тихим коридорам в красном платье и с черным шарфом вокруг шеи. Будто она знала, что ей предстоит. Молиться, учиться, меняться. Будто могла понять, как это делается.

Женщина в длинном темном платье представилась, сказала, что она один из преподавателей центра и ее можно звать просто Донна, спросила, как ей помочь.

– Ищу вечернюю группу по медитации. Я пришла к мужу, Томасу Хантингтону.

– Класс по медитации в третьей комнате справа. Вы сказали, вашего мужа зовут Томас? Извините, но в классе никого с таким именем нет.

– Вы уверены? Сколько человек в группе? Может, вы его не посчитали?

– Пять.

Гвин покачала головой и смущенно заморгала:

– Да, но он прошел уже половину шестнадцатинедельного курса.

– Может, он зарегистрирован под другим именем?

– Возможно.

Может, он не хотел, чтобы знали о его деньгах. И не считали выскочкой. Гвин решила все равно пройти по коридору и сама заглянуть в класс. На полу лежали пять человек. Трое мужчин и две женщины. Трое с темными волосами, один со светлыми и один с седыми. Все в коричневых робах молча стояли на коленях у коричневых лавок.

Томаса там не было. Гвин вернулась в машину и больше часа пристально смотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Словно ее лицо могло раскрыть секрет Томаса или подсказать Гвин, что делать дальше. Но этого не произошло. Гвин не могла понять. Не сегодня ночью. Но начала осознавать правду. Гвин знала, что на самом деле происходит с ее мужем.

У него другая женщина.

С голубыми глазами и крупными бедрами, сзади на шее у нее тату – китайский иероглиф «мир», а на одном из бедер – тату «радость». Ей уже далеко за тридцать.

В любом случае у Томаса – другая. Гвин решила не рассказывать мужу, что все знает, и поэтому оказалась в странном положении, когда ей самой надо понять – чего ей меньше всего хотелось, – почему Томас ей соврал и почему соврал так искусно.

Ведь правда была так проста. Интрижка с женщиной помоложе? Абсурд! Клише! Но в то же время ничего особенного. Если бы Томас признался в измене – вместо того чтобы придумывать историю про буддизм, – Гвин бы, конечно, взбесилась, но развод?

Сложно сказать. Многие подруги Гвин пережили измены и с этим справились. Она могла бы выбрать их путь: остаться и бороться. За брак. За мужа. За единственно привычный образ жизни. Но смена религии? Новая вера? Из-за этой версии Томас показался Гвин незнакомцем. А кто хочет бороться за то, чтобы остаться с незнакомцем? Кто? Гвин понимает, что именно поэтому Томас и соврал. Сейчас она понимает. Сейчас Гвин все понимает: Томас не хотел, чтобы она боролась. Не хотел, чтобы она его винила или чувствовала себя оскорбленной. Не хотел быть плохим.