Давай надеяться на лучшее - [18]

Сама я уже давно разлюбила Рождество. С тех пор, как мои родители развелись – еще в восьмидесятые годы – и мой папа умер от рака – еще в девяностые, – меня не покидает ощущение, что осталось множество каких-то половинчатых семей, и мне за несколько дней предстоит пройти бесконечную игру по станциям. Один день с мамой и младшим братом. Один день с мамиными родственниками. Еще день с мачехой, младшей сестрой, сводной сестрой и всеми ее детьми. Еще день с папиной родней. И теперь, начиная с этого года, еще один день с твоей семьей. Отдохнуть не удается. Но я не хочу казаться неблагодарной, поэтому изо всех сил пытаюсь демонстрировать радость и энтузиазм. Твой отец встречает меня у автобуса, когда я еду к вам в первый день Рождества. Он в отличном настроении – и в его случае я склонна думать, что радость искренняя.

Вечером мы играем в «Монополию», и ты выигрываешь; уничтожаешь меня медленно и с таким огромным наслаждением, что в какой-то момент я начинаю шипеть: «Да заткнись ты уже» – и твоя мама это слышит. Я уже знаю, что ты ужасен, когда выигрываешь – не можешь удержаться, чтобы не воткнуть нож в бок противнику и не повернуть на несколько оборотов. Сама я ненавижу проигрывать и к тому же ненавижу «Монополию» – проигрывать в нее особенно унизительно. Проходит несколько часов, прежде чем ты проиграешь. Когда я прошу тебя заткнуться, так что твоя мама слышит, ты начинаешь хохотать и берешь мою руку через стол, за которым мы сидим. Я так зла, что отталкиваю твою руку, но потом, устыдившись твоей мамы, снова хватаю твою ладонь и выжимаю из себя смешок, который должен был получиться милым, но на деле более всего напоминает ведьмины хрипы.

Когда мы ложимся спать, я уже отошла от своего поражения, а ты перестал поворачивать нож в ране. Шепотом я спрашиваю тебя, не обиделась ли твоя мама, что я так резко зашипела на тебя. Ты отвечаешь, что мне не стоит забивать себе этим голову. По-твоему, ей скорее всего показалось, что это было забавно. И что так тебе и надо. Я решаю больше об этом не думать, в темноте мы говорим друг другу спокойной ночи, я целую тебя в щечку, поцелуй в щечку переходит в поцелуй в губы, а после мы занимаемся сексом, потом засыпаем, а когда просыпаемся, уже настал второй день Рождества, и скоро долгие праздники закончатся. Наконец-то.

Октябрь 2014

В прихожей стоит запах кофе, и мой брат, мой любимый брат и лучший друг, раскрывает мне свои объятия. На некоторое время я исчезаю в его объятиях, закрываю глаза, плачу, хриплю, заливаюсь соплями, не хочу вылезать. Все же заставляю себя выбраться, и там, позади него, стоит его девушка. А за ней – одна из моих лучших подруг. Все они обнимают меня, разговаривают со мной мягко и негромко, пытаясь не раздражать, желая облегчить ситуацию, но не знают, как это сделать. Мне плохо. Кажется, меня вот-вот вырвет. Брат дает мне в руки чашку кофе. Указывает в сторону кухни, где на столе стоят хлеб, сыр, сладости и булочки. В животе у меня все переворачивается. Я отвожу глаза. Я оглядываю наш дом – с этого момента принадлежащий только нам с Иваном.

В квартире и вправду сделана генеральная уборка. Полы сияют. Все мелочи убраны, в прихожей никаких следов твоего пребывания – твои куртки, шапки и ботинки убраны подальше небольшой бригадой, работавшей в квартире со вчерашнего дня. Мне говорят, что вещи сложили в коробки, но пока оставили их в кладовке в ожидании моего решения, что я хочу с ними сделать. Я не знаю, чего я хочу. Не могу принять никакого решения по поводу вещей – помимо того, что их необходимо убрать из поля моего зрения. Начинаю формулировать предложение, но не могу его закончить. Типа – я хочу, чтобы они исчезли, но на время. Брат кивает и начинает выносить коробки на чердак еще до того, как я успеваю заглянуть в кладовку.

Я же хочу заглянуть в спальню, где ты умер.

Я движусь в том направлении. Дверь приоткрыта, и из комнаты в прихожую льется свет – солнце сияет прямо над балконом. Мне хочется зайти в комнату, но я не решаюсь. Я хочу не бояться там находиться, думаю о том, что должна вернуть ее себе. Образ твоего тела в постели, твоей лодыжки, торчащей из-под одеяла, настойчиво стучится в сетчатку. Мое сердце стучит в такт. Я захожу внутрь. Сутки назад ты все еще лежал здесь. Сейчас здесь без тебя невыносимо пусто.

Комната совершенно преобразилась. Вся обстановка изменилась. Половина от двуспальной кровати стоит теперь у другой стены, а там, где она стояла раньше, теперь красуется кресло с торшером. Возле стула лежит новый ковер, а с подлокотника свисает новый плед. На окнах новые шторы. Комната та же, что и вчера, – и уже совсем другая. Я тронута до глубины души при мысли, как самоотверженно они потрудились, как они любят меня и не знают, что еще придумать, чтобы сделать мою жизнь хоть мало-мальски выносимой. Я плачу, потому что я так благодарна им. И потому, что ты только что умер в этой самой комнате.

Я думаю, что должна спать здесь – прямо сегодня ночью. С сегодняшнего дня в этой комнате живем мы с Иваном, и это надо как-то осуществить. Должно получиться.

Июль 2010