Давай надеяться на лучшее - [10]

Ты не похож сам на себя. Ты похож на всех остальных, кого я видела мертвыми. Ты выглядишь так, как выглядели папа и бабушка, когда умерли. Ты лежишь в постели, плоский и неподвижный. Приведенный в порядок, холодный, бледный… но тебя там нет. Я знала об этом еще тогда, когда открыла глаза, когда твой брат подвел меня к кровати – что ты будешь выглядеть именно так. И я знаю, что не таким буду тебя вспоминать. Я уже видела тебя мертвым. И тогда нас было только трое – ты, я и Иван.

Мне не хватает тебя такого, каким ты был ранним утром. Мне не хватает твоей помятой щеки, полуоткрытого глаза и твоей странной позы, когда ты лежал, уткнувшись в подушку. Мне не хватает тебя такого, каким ты был только что. Мне не хватает того последнего момента интимности, когда мы еще были только втроем.

Я глажу тебя по щеке и шепчу свое «прощай». Вижу себя со стороны, стыжусь того, что плачу недостаточно. Твой брат плачет – впервые с тех пор, как он вошел в квартиру, слезы ручьями текут по его щекам. Он глотает их, обращаясь к тебе, но голос все равно звучит неестественно. Он наклоняется к тебе. «Прощай, братец», – произносит он. Целует тебя в лоб. «Братик мой», – шепчет он и осторожно обнимает тебя, не приподнимая одеяла и не двигая твои руки. Его лицо утыкается в подушку рядом с твоим. «Дорогой мой братик», – доносится до меня из подушки.

Я отвожу взгляд, чувствую себя лишней, словно человек, невольно ставший свидетелем интимной сцены. Мне хочется поскорее уйти. Я знала, что так и буду себя чувствовать. Все это я сделала из чувства долга. Теперь все кончено. Твой брат в последний раз гладит тебя по щеке. Мы выходим из комнаты – это был последний раз, когда я видела тебя.

Июнь 2009

Мы пересекаем луг и проходим мимо лошадиного пастбища. Кажется, мы в деревне, однако мы всего лишь проехали восемнадцать минут на автобусе от метро «Гульмарсплан». Ты намереваешься показать мне дом, где ты вырос, и с энтузиазмом рассказываешь о каждой кочке, канаве или холмике, мимо которых мы проходим. «Вон там жил странноватый старичок, когда мы были маленькими», – рассказываешь ты, указывая на развалюху на горе. «А вот здесь я однажды прилег и заснул, возвращаясь с вечеринки», – говоришь ты, указывая на обочину у глубокой канавы. По другую сторону канавы расположено лошадиное пастбище. Я останавливаюсь, перепрыгиваю через канаву, встаю у электрической изгороди и подзываю одну из лошадей, которая пасется чуть в стороне. Она не идет к нам. Начало июня, трава на пастбище нежно-зеленая. Ни одна лошадь не видит никаких причин приближаться к электрической изгороди, где я стою и подзываю их. Я разочарована. Как приятно было бы погладить лошадиную морду – к тому же я хочу собраться с силами и растянуть последние минуты, пока мы одни. Вскоре мне предстоит знакомство с твоими родителями. Я немного нервничаю.

Меня удивило, когда ты спросил, не хочу ли я поехать с тобой к ним. Мы не так давно встречаемся. Насколько мне известно, ты пока не называешь себя моим бойфрендом. И меня не считаешь своей девушкой. Я – человек, с которым ты «тусуешься». Я тебе «нравлюсь». Однако ты высказываешь желание взять меня с собой к своим родителям, представить меня им. Такое поведение сбивает меня с толку. Мне трудно вычислить размеры инвестиций с твоей стороны. На эпитеты ты скуп, а с родителями уже готов познакомить. Расчеты не сходятся, я не могу понять, что у тебя на уме. Подозреваю, что от этого я влюбляюсь еще больше.

Кстати, ты мало что рассказываешь о своих родителях. Уже на раннем этапе нашего знакомства ты заявил, что у тебя нет травматических переживаний детства – о нем тебе вообще нечего особо рассказывать. Я автоматически подумала, что те, кто так говорит, обычно имеют самые серьезные душевные травмы. У меня самой их воз и маленькая тележка. Мои родители развелись, когда мне было восемь лет, и я была совершенно убита, когда мама переехала из нашего дома в близлежащую квартиру. Когда мне было девять, папа влюбился в маму моей подружки по переписке – по этому поводу я тоже была совершенно убита. В новом составе семьи мы покинули Стокгольм и поселились на хуторе в Вестманланде, когда мне было двенадцать. В подростковые годы я все больше отдалялась от мамы. Когда мне было семнадцать, папа заболел раком – он умер, когда мне было восемнадцать. Не без кокетства я представляла полный набор своих травматических переживаний детства, если кто-нибудь спрашивал. Я ношу их как маленькие украшения и недоумеваю, почему ты не делаешь так же. Разве возможно, чтобы ты не перенес никаких душевных травм?

С тех пор я пыталась хоть что-нибудь выяснить. Откуда ты родом? Кто твои родители? Неужели они и вправду прожили вместе столько лет, поженившись еще в подростковые годы и родив четверых детей с разницей в двадцать четыре года между старшим и младшим? Как выглядел твой протест в подростковые годы? Или у тебя его не было? Чем ты занимался в свободное время? Каким ты был в средней школе, в старших классах, в гимназии[3]? Кого больше всех любил среди братьев-сестер и почему? Кто впервые разбил твое сердце? Кто тебя воспитывал, как ты сформировался, о чем вы говорили за семейным ужином? Как ты стал таким, каким стал?