И надо ж такому случиться! Только этот дурень набрал воздуха в легкие, чтобы взвыть пострашнее, как что-то ему под ноги попалось, и он со всего размаху шлёпнулся на землю и в своей простыне запутался. Лежит, барахтается, ругается на чем свет стоит, а вокруг молодёжь со смеху покатывайся — ну, думаю, дружище Джимми, напугал ты их! И тоже с руганью начал его из тряпья выпутывать… Ох, зря я это сделал, ох, зря! Ну ведь знал же самого начала, что вся эта затея ни к чему хорошему не приведёт! Только Джимми свою башку из-под простыни высунул, как все разом стихли — прямо вам скажу, гробовая тишина настала! А тот рогоносный ряженый — он ближе всех к нам стоял — как вдруг заорёт: «Это Красавчик Джимми!» — и пулей в лес! И вся толпа за ним следом, только пятки засверкали! Хотел было и Джимми рвануть, но снова в пелёнках запутался и упал.
«Да брось ты, — говорю ему. — Пусть бегут, а мы пойдём-ка спать, а то уж и петухи скоро». Он вздохнул горестно, посидел, подумал, а потом глянул на меня — а рожа довольная, как у сытого кота, глаза блестят, зубы скалит. «Видал, — говорит, — как они всыпали? Меня, значит, испугались! Меня! Красавчика Джимми! Во!» Я чуть не плюнул в сердцах. «Пошли, — говорю, балбес! Было б там, чего бояться! Давно уж из тебя песок сыпется, а ты все глупостями занимаешься, ровно младенец!» Выпутал его из пелёнок и потащились мы домой.
Джимми всю дорогу философствовал: «Вот, мол, порой уж расстараешься, и простыню напялишь, и свечку в руку возьмешь, чтоб, значит, страшнее было — и не боятся, а порой… Тьфу ты! Ну что у меня, такая уж рожа страшная, что ли?»
Я на него оглянулся и не смог не согласиться. И верно, ничего страшного. Ну, разве что глаза ровно угли горят, да кожа кое-где с черепа слезла. А так — очень даже ничего старикан сохранился.
Одним словом — мертвец как мертвец.
Чего нас бояться-то?..
