Даурия - [302]

Семенов посмеивался и молчал.

Свой полк они формировали в Березовке под Верхнеудинском. С трудом набрали они три сотни прельстившихся на хорошее жалованье бурят, как грянула Великая Октябрьская революция. Тогда они срочно погрузили свой отряд в теплушки и отбыли на станцию Маньчжурия. Там в полосе отчуждения Восточно-Китайской железной дороги с помощью управляющего дорогой барона Дитерихса сколотили Особый Маньчжурский отряд и начали боевые действия против Красной гвардии. Дважды разбивали их наголову отряды Сергея Лазо, и только восстание чехословаков и поддержка Японии помогли Семенову стать на время хозяином Забайкалья.

Тогда поручил он Унгерну сформировать целую дивизию из монгольских наемников. Из племен Внутренней Монголии Унгерн набрал несколько тысяч бывших разбойников, людей отчаянной жизни. Свою дивизию назвал он Конно-Азиатской, а монгольские полки для пущего страха – «татарскими».

Имея такую силу и неограниченную помощь японцев, он начал всерьез подумывать о возрождении в Северо-Восточной Азии былой империи времен Чингисхана. По его настоянию Семенов созвал на станции Даурия съезд всех князей Внешней и Внутренней Монголии. На эту затею откликнулись забайкальские буряты, баргуты, чахары и харачины, но халхинцы отнеслись к ней резко враждебно. В это время страна их пользовалась государственной автономией, предоставленной ей Китаем под давлением России в 1912 году. Не желая терять свою независимость, они не послали на съезд ни одного своего представителя. Без них было создано в Даурии правительство Пан-Монголии. Влачило оно там самое жалкое существование, находясь фактически под арестом у Унгерна.

Весь девятнадцатый год Унгерн со своей дивизией, пополненной казаками-добровольцами, воевал с партизанами Восточного Забайкалья. Там, где проходили его полки, дымились пожарища, качались в петлях повешенные, чернели вытоптанные поля и покосы. Во всех боях с помощью шести артиллерийских батарей и пулеметов Унгерн неизменно обращал в бегство партизанские отряды. Жестокий и беспредельно смелый, он никогда не щадил себя, а всегда находился там, где было всего трудней и опасней. Своих офицеров за все проступки и ошибки он избивал обычно бамбуковой палкой, с которой никогда не расставался, но рядовых не трогал. Это создало ему огромную популярность среди белых казаков, особенно в четвертом военном отделе. Там многие казаки-фронтовики хорошо его знали. И в результате были случаи, что к нему дезертировали люди из других семеновских полков. Он охотно принимал их и только спрашивал:

– В Бога веруешь? Человека зарубить можешь?

Получив утвердительный ответ, приказывал зачислять перебежчиков в свои ряды и всем им выплачивал жалованье царскими золотыми. К осени девятнадцатого года у него в дивизии было два казачьих и три «татарских» полка.

В то время Унгерн стал кумиром дальневосточной белогвардейщины. Его на все лады расписывали и восхваляли в читинских, хабаровских и владивостокских газетах. Его добровольцы пели о нем:

Хорошо барон боронит,

Красным жару поддает.

Он их рубит, он их гонит,

Передышки не дает.

Так пришла к нему слава.

В интервью, данном им тогда сотруднику американского журнала «Азия» Фердинанду Оссендовскому, он хвастливо рассказывал о себе: «Мои воинственные предки принимали участие во всех крестовых походах. Один из Унгернов погиб под стенами Иерусалима, где сражался за освобождение гроба Господня на службе короля Ричарда Львиное Сердце. В двенадцатом веке Унгерны служили монахами в Тевтонском ордене. Они распространяли огнем и мечом христианство среди литовцев, эстов, латышей и славян. До пятнадцатого века они имели огромные поместья в Латвии и Эстонии. Один из Унгернов был знаменитым разбойником, наводившим страх на купцов Прибалтики. Другой – Петр Унгерн – был сам купцом и имел корабли на Балтийском море. Мой родной дед прославился как морской разбойник-корсар. Он грабил английские корабли в Индийском океане. Я сам создал в Забайкалье орден буддийских монахов – воинов с коммунизмом и коммунистами. Я буду счастлив, если с моей помощью свергнутые монархи Европы вернут себе троны. Ради этого я готов воевать где угодно и с кем угодно».

Ревниво относившийся к растущей популярности Унгерна, Семенов начал побаиваться и всячески задабривать его. Он произвел его в генерал-лейтенанты, наградил золотым оружием и во всех своих письмах называл не иначе как «мой дорогой брат».

И вот этот дорогой его брат неожиданно изменил ему в самое трудное время, когда с запада к Чите приближалась Народно-революционная армия, а японцы собирались уходить из Забайкалья. В самом начале августа во всех читинских газетах был опубликован для всеобщего сведения следующий приказ атамана:

«Командующий Конно-Азиатской дивизией генерал-лейтенант барон Унгерн фон Штернберг за последнее время не соглашался с политикой главного штаба. Обьявив свою дивизию партизанской, он ушел в неизвестном направлении. С сего числа эта дивизия исключается из состава вверенной мне армии, и штаб впредь снимает с себя всякую ответственность за ее действия».

Приказ Семенова вызвал переполох и всякие кривотолки в Чите. Наводнявшие ее беженцы с запада стали спешно укладываться и уезжать в Маньчжурию.