Дауншифтер - [3]

Гвалт и мат по соседству ничуть не смущали и Гумоза, он даже не глядел в сторону намечающегося буйства. Ведь только неопытные вахтовики не знают, что с ними будет дальше. Все остальные в курсе.

– Так вот, значится, о дорогах наших скорбных… – продолжил он прерванный шумом неспешный разговор по душам, – о путях людских грешных, чаще всего они именно таковы. Вот ты, следуя своим ходом, много ли обращаешь внимания на тропинки тех, кто ниже тебя в заположняках? В статусе.

– Честно говоря, вообще не задумывался, – быстро признался я. – Безразлично. Однако, вроде бы вообще никому не мешаю, дорогу не перехожу.

– Врёшь, паря! Сам себе глаза отводишь, – убежденно заявил он. – Ещё как мешаешь. Постоянно, как и все смертные, ты пересекаешь чужую тропку, просто не замечаешь с высоты, не думаешь. А вот когда твой личный ход кто-то режет наискосок да поперёк, то видишь сразу, возмущаешься, глотку рвёшь! Человечишка, он такой, слаб на самокритику. И часто не способен правильно оценить ту жёрдочку, на которой сидит по жизни. Расскажу тебе такую вот коротенькую историю…

– А валяй! – решил я, ещё раз бросив взгляд на запястье, успею эвакуироваться.

– Значит, так. Дело было под Дудинкой, полярной ночью. Я тогда с парнями машины гонял по зимнику, на Купол да на Пелядку. Это газовые промыслы Норникеля. У меня же есть все категории, кроме автобусной.

Я изумлённо покачал головой.

– А что, разве не говорил? – словно удивился и он, хотя точно не сообщал, у меня все ходы записаны.

– Нет. А чего же сейчас не шоферишь?

– Два года назад откатал на руднике всю зиму, но быстро надоело. Понимаешь, слишком много времени жизни и нервической силы в водительстве сгорает. А пока всё больше по ремонту, по любой технике могу. Отдохну, и обратно на прииск, или учителем литературы в школу! Не веришь? – щербато улыбнулся Гумоз.

– Пожалуй, поверю… Извини, перебил.

– Ну, за своевременность пауз! – поднял он классический гранёный стакан, из тех, которые называют «мухинскими».

– Поддерживаю!

Моя норма в этом богоугодном заведении, как говаривает относительно подобных развратных мест один мой друг из далёкой Прибалтики, сто пятьдесят беленькой. Она тут без палева, в отличие от коньяка, прошли лихие времена массовой потравы, народный напиток проверяют.

– Хорошо идёт под котлетку, зря не ешь, Никита, зря… опять же, калории. Короче, большая часть идёт по береговому зимнику, а немного – по льду Енисея-Батюшки. А там заструги, наледи. И мы, чтобы каждый раз не искать новый маршрут, старательно набивали путик. На путике любой проран лучше видно, машинам легче, это понятно. И вот, как-то раз обнаружили новую полынью, большую. Пришлось набивать новый, чуть в стороне. Едем себе по новому, значится, ночь полярная, кроме фар колонны – ни огонька. И вдруг видим – олени сбоку стоят, с дюжину! Замерли! Потому что мы им новым путиком привычную тропу через протоку перерезали. А северный олень, надо сказать, зверь туповатый, ему всё новое разъяснить нужно, понять, ближе подойти. Башка у него слабая, разъясняет долго. Стрелять не стали, поржали по рациям, да и поехали дальше, пусть себе тупят, нам-то какое дело…

Он глотнул и закусил ещё раз, вздрогнул с удовольствием и продолжил рассказ:

– А когда через четыре дня возвращались, то увидели почти в этом же месте лютый беспредел! Сухогруз ледового класса, принадлежащий Норильскому комбинату, по пути в Дудинку для чего-то взял чуть левее и распахал километра три нашей новой дорожки! Матерились… Страшно вспомнить. Сроки жмут, все устали, как негры на плантации, домой хотят, а тут разруха во льдах! Что поделать, пришлось делать крюк и прямо по застругам переть дальше, ожидая, какая из машин сломается на крепком морозе первой. И через несколько часов догнали тот самый «Арктический экспресс», он у посёлка задержался, подбирал кого-то по уговору. Догнали беспредельщика четырьмя «Уралами» и пошли параллельным курсом, сигналя, мигая и вызывая по рации.

– Справедливости искали?

– Уж очень хотелось капитану харю начистить, – значительно кивнул Гумоз. – Наконец, на мостике показался сам кэп с уоки-токи в руке. Наш старший колонны орёт ему, дескать, какого лешего ты, лось мурманский, наш путик порушил? Мы его били-набивали, трудились… Ты что, один на реке работаешь?

– А он? – вежливо поинтересовался я, уже зная примерный ответ.

– Хе-хе! Шкипер спокойно покрыл нас по матушке, вдумчиво, с оттяжкой! Говорит, пошли-ка вы к чёрту, мазута сухопутная! У меня винты висят на двадцати трёх метрах, а тут ещё вы, мелюзга, лезете со своими мелкими проблемами! Брысь с пути, олени гумозные, придавлю!

– И вы?

– Встали с выпученными глазами, словно стадо рогатое. Стоим и ждём осмысления, осознаем своё место в иерархии троп и ходов. Вот такая история.

– Согласен, весьма показательно.

Сам он и своё характерное прозвище не расшифровывает. А вот использует словечко часто и охотно. Я думаю, что это производное от «гумус».

Бздынь! О! Первая тарелка пошла!

Бздынь! А вот и стакан.

Тут уж Юлия Ринатовна Мифтахова, владелица богоугодного заведения, поняла, что самое время вмешаться. Всякий, посещающий «Котлетную» системно, хорошо знает, что долго злить миниатюрную и обманчиво беззащитную хозяйку объекта общепита не нужно, это всегда повлечёт жёсткую ответочку. На первый раз она может закрыть кредит, а то и забанить, заблокировав посещение на недельку, это уже суровое наказание. Для своих. Чужим пощады не бывает в принципе.