Датский король - [219]

После репетиции балерина вернулась домой в двенадцатом часу ночи. Для Глаши такое возвращение барышни уже не казалось поздним: со спектаклей та возвращалась и за полночь, вот разве что сегодня получилось странновато — что понадобилось хозяйке «на службе» в совершенно свободный день? Могла бы отужинать спокойно, раньше лечь, выспаться хорошенько. Но прислуга предпочла промолчать. «Своя у них жизнь, у артистов этих. Тоже, небось, несладко приходится — непокойные они, одинокие, все места себе не находят». Глааше всегда было жалко хозяйку. Она только сочувственно вздохнула и покорно удалилась в спальню стелить барышне постель. Ксения только разулась, как послышался пронзительный настойчиво-дребезжащий телефонный звонок: «Кто бы это мог… в такой час? Неужели случилось что-то?!» Телефонировал возбужденный Дольской. Он, разумеется, уже узнал о возвращении труппы из гастролей, говорил, что страшно соскучился, настаивал на безотлагательной встрече:

— Я срочно уезжаю — непредвиденные обстоятельства, когда вернусь, не знаю. Мы должны как можно скорее увидеться. Я не могу без тебя, хотел было уже ехать в Москву…

— Нет, князь! — резко оборвала балерина. — Это невозможно. Нам не следует больше видеться. Не утруждайте себя звонками. — И положила трубку, с силой надавив на рогоподобные рычаги. Ксения перекрестилась: об этом разговоре нужно поскорее забыть. Легла она с мыслями о том, как утром поедет на Васильевский, в церковь, — было отрадно воображать завтрашнюю встречу.

II

В Благовещенский храм Ксения Светозарова вошла раскрасневшаяся с мороза — она была удивительно прекрасна и в то же время скромна, как и подобает благочестивой прихожанке, — в черной котиковой шубке, в гарнитуре из каракульчи, изящной шапочке с вуалеткой и в муфте. После троекратного низкого поклона взяла в лавке полдюжины свечей и принялась обходить храм, начиная с праздничного аналоя, застывая в почтении у каждого образа. Ксения пока старалась не думать о художнике, о назначенном свидании: сначала воздать «Богови Богово», только потом все прочее. Служба не началась еще, и народу было немного, и поэтому на незнакомую, строгую молодую даму заглядывались с невольным любопытством, впрочем балерина привыкла не обращать внимания на нескромные взгляды, тем более в церкви. Она ставила свечи «Троеручице», иконам «Знамения» и «Всех скорбящих Радости», судя по богатым окладам, особенно здесь почитаемым. Приложилась к серебряному кресту с частицами мощей и Животворящего Древа. Наконец увидела большой образ «Утоли моя печали», упомянутый в письме, не выдавая душевного волнения, подошла ближе. Арсения возле него еще не было. «Что ж такого? — рассудила Ксения. — Он будет позднее, за Литургией». Постояв немного на условленном месте, она поведала обо всем Матери Божией, в заботах «об одержимых бурею многих бед» сострадательно приложившей ладонь к Лику Пречистому, затем отошла в боковой придел. Здесь проходила неспешная исповедь. «Наверное, он готовился причащаться и стоит сейчас среди исповедников». Однако в очереди к престарелому батюшке Арсения тоже не оказалось, но странно удивило другое: образ в новом нарядном киоте, перед которым совершалось таинство отпущения грехов, проникновенный образ Николая Чудотворца был точь-в-точь как подаренный балерине Дольским и пожертвованный ею в церковь на Кузнечном! Даже на расстоянии Ксения узнала в нем того самого Николу, вот только почему-то не было на нем дорогого оклада. Сбитая с толку женщина не находила объяснения очевидному факту: «Разумеется, князь обманщик, авантюрист, он связан с какими-то темными личностями, но кто мог позволить ему перевозить икону в другой храм и зачем понадобилось снимать ризу? А может, он даже не освятил ее перед тем, как подарить мне?! Значит, и я невольно вовлечена в это греховное дело! Но вдруг обозналась и образ не тот? Откуда же тогда такое поразительное сходство?» Тем временем диакон уже возгласил: «Благослови, Владыко!» — и началась Литургия. Ксения как за спасительную нить ухватилась за подобный повод избавиться от искусительных догадок, от этого наваждения, — она уже боялась задумываться о чем-либо, что напоминало о Дольском. Нужно было слиться в едином порыве с молящимися, настроиться на высокую ноту общения с Господом, а там обязательно подойдет Арсений и, несомненно, поможет во всем разобраться.

Так прошло с полчаса, но Сеня не появлялся, а на душе становилось все беспокойнее. Бедная балерина подошла к служительнице, убиравшей огарки из подсвечников, и спросила взволнованно:

— Прошу прощения, матушка, может быть, вы знаете — новый образ Николая Чудотворца сюда не из единоверческой церкви попал?

— Это отчего ж так, милая? Зачем из единоверной? — удивилась старушка. — Там всеконечно еще в прошлом годе Никола чудеса стал являть, да с него ить, как положено, списки списали — сам Владыка Митрополит велел! — и по разным храмам они теперь. Вот наш отец-настоятель тоже сподобился заказать — сами изволили видеть, точная «мера и подобие»! Почитают его православные. А из единоверной, исконную то ись. Чудотворную, слышно, исхитили — народ-ить совсем шалый стал. Тот Никола в ризе златой был — многие тыщи ему цена. Ну да святыня, глядишь, сама где проявится! А наш-то образ, барыня, недавно освятили…