Датский король - [192]
Скульптор не верил своим ушам: «На что это она намекает, престарелая Миньона? Уж не на свой ли особняк? Выходит, я — „дитя“ и ее „покровитель“… Белены объелась, фрау, — как это понимать? Неужели вообразила себе что-то романтическое?! Да уж, во всем хочет брать пример со своего кумира — тот был известный женолюб до самой старости… Ну, попал я в историю!» Он до сих пор не придумал, как намекнуть на статую, а теперь и вовсе был поставлен в тупик:
— Это так трогательно, фрау! Я не мог и ожидать; я не предполагал даже… Но я должен вам сказать, что, вероятно, скоро уезжаю… Понимаете, мне некогда ждать Смолокурова — вы не могли бы поторопиться с поисками покупателя для моей картины?
Флейшхауэр покраснела, повернулась спиной к «дорогому Вячеславу», посмотрев на сонный Ильм, неторопливо ответила:
— Я учту вашу просьбу, хотя, конечно, жаль, что, не успев приехать, вы собрались назад… Напрасно так волнуетесь, мой молодой друг. Мы, немцы, — люди строгих правил и привыкли скрывать свои чувства, но разве дама, даже в моем возрасте — откуда вам, впрочем, знать, сколько мне лет? Разве не может немецкая фрау позволить себе хотя бы немножко быть сентиментальной, помечтать, вспомнить любимые строки? А вы, я чувствую, вообразили себе уже невесть что…
Тут она резко обернулась назад и пристально посмотрела на Звонцова, в самые глаза заглянула:
— Ведь так?
— Нет, что вы, — Вячеслав Меркурьевич не знал, куда деваться от этого взгляда веймарской провидицы. — Я вам обязан, дорогая фрау Флейшхауэр, благодарен за столь радушный прием, за то, что не забыли своего давнего стипендиата, просто в Петербурге у меня тоже есть дела, заказчики…
— Зачем же вы так занудствуете, Вячеслав! Успокойтесь, отдохните, а заказчики… Знаю я ваших заказчиков — мы все вечно чем-то заняты, а если честно признаться, то и дел-то неотложных нет, и заказчики всегда подождут, даже если они и вправду не дают вам прохода. Мой совет: отдохните-ка лучше от них, раз есть такая возможность… В России сейчас морозы, мрачно, неуютно, а здесь превосходная, мягкая саксонская зима — можно вот так гулять по аллеям старого парка, беседовать об искусстве, о литературе… Или вы уже потеряли вкус к прекрасному? Судя по вашему последнему пейзажу, такого не скажешь! Бросьте-ка свою хандру, вы ведь не англичанин, и не уподобляйтесь лорду Байрону — это давным-давно не в моде. Можете оставаться здесь сколько угодно, творить.
Звонцов, не зная, как еще возразить, съязвил:
— Спасибо, но в прошлый раз мне это слишком дорого обошлось!
— А вы, оказывается, злопамятный молодой человек! — покачала головой Флейшхауэр. — Это. как говорят у вас на родине, «было давно и неправда», а еще говорят: кто старое помянет, тому глаз вон. Зато сейчас все будет совершенно безвозмездно, и не только из моих добрых чувств к вам — сейчас я вам больше доверяю, чем пять лет назад. Заметьте, Вячеслав, я сама делаю такое предложение — разве прилично огорчать даму отказом?
Они все шли по чуть припорошенной снегом аллее. Ваятель молчал, обезоруженный таким натиском почтенной мадам.
— Nun gut![234] Я рада, что вы согласны. Кстати, будьте так любезны, спуститесь сегодня вечерком ко мне — я отдам вам книги, которые вы в спешке забыли забрать с собой.
«Что там еще за книги?» — напряг память Звонцов.
— Наверное, это какие-то старые учебники, конспекты лекций.
— Возможно. Прислуга их собрала, вся стопка у меня. Я их не развязывала и не смотрела. Собственность — понятие священное, так что вечером жду вас у себя и никаких возражений не принимаю. Таков мой каприз, если хотите!
Вячеслав Меркурьевич сознавал, что больше не следует раздражать опасную немку, к тому же солнце проглянуло сквозь облака, подобные пышным немецким перинам, и на душе стало легче. Он почувствовал себя увереннее: «Ничего не узнал сейчас, ну и что? Вечером, возможно, представится более подходящий повод… Терпение! До сих пор так терпению и не научился — в серьезном деле торопливость может разом испортить все».
IV
После прогулки Звонцов по привычке спал: если ему удавалось отвлечься от навязчивых, тревожных мыслей, то совершенно ничего не снилось, а это, как известно, самый полезный сон. В такой самогипноз можно было погрузиться, как в теплую ванну, и уже через пару часов встать с новым запасом сил, готовым к очередным жизненным коллизиям. Вячеслав Меркурьевич поднялся часов в семь по будильнику и, решив вжиться в образ барина-сибарита, нажал заветную кнопку. Через минуту камердинер уже помогал ему облачаться во фрачную пару — «художнику» захотелось удивить мадам своим элегантным видом. Прежде чем спуститься в хозяйкины покои, он даже покрасовался перед зеркалом, побрызгал на себя французской eau de toilette, расчесал волосы по моде — на прямой пробор — и тщательно напомадил. Теперь он выглядел вполне comme il faut. «Попробую немного ей подыграть — пусть вспомнит о времени, когда опекала своего стипендиата, может, проговорится о скульптуре, которой была так восхищена…». Стоило ваятелю подергать шнурок колокольчика у входа в апартаменты Флейшхауэр, как она сама возникла в дверях в облике молодящейся римской матроны времен Петрония
Роман-мистерия самобытного прозаика Владимира Корнева «О чем молчат французы…» (3-е изд., 1995) и святочная быль «Нео-Буратино» (2000), образующие лиро-эпическую дилогию, впервые выходят под одной обложкой. Действие в книге разворачивается в полном контрастов, переживающем «лихие 90-е» Петербурге, а также в охваченной очистительным пожаром 1812 года и гламурной, ослепляющей неоновой свистопляской миллениума Москве. Молодые герои произведений — заложники круговерти «нечеловеческой» любви и человеческой подлости — в творческом поиске обретают и утверждают самих себя.
«Душу — Богу, жизнь — Государю, сердце — Даме, честь — никому», — этот старинный аристократический девиз в основе захватывающего повествования в детективном жанре.Главный герой, дворянин-правовед, преодолевает на своем пути мистические искушения века модерна, кровавые оккультные ритуалы, метаморфозы тела и души. Балансируя на грани Добра и Зла в обезумевшем столичном обществе, он вырывается из трагического жизненного тупика к Божественному Свету единственной, вечной Любви.
Новая книга петербургского прозаика Владимира Корнева «Письмо на желтую подводную лодку» — первый опыт самобытного автора в жанре детской литературы, а также в малой художественной форме. Сборник включает рассказы и повесть. Все это забавные, захватывающие эпизоды из детства главного героя дебютного романа-мистерии писателя «О чем молчат французы» — Тиллима Папалексиева. Юный читатель вместе с главным героем школьником Тиллимом научится отличать доброе от злого, искренность и естественность от обмана и подлости, познает цену настоящей дружбе и первому чистому и романтическому чувству.
1758 год, в разгаре Семилетняя война. Россия выдвинула свои войска против прусского короля Фридриха II.Трагические обстоятельства вынуждают Артемия, приемного сына князя Проскурова, поступить на военную службу в пехотный полк. Солдаты считают молодого сержанта отчаянным храбрецом и вовсе не подозревают, что сыном князя движет одна мечта – погибнуть на поле брани.Таинственный граф Сен-Жермен, легко курсирующий от двора ко двору по всей Европе и входящий в круг близких людей принцессы Ангальт-Цербстской, берет Артемия под свое покровительство.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.