Датчанин Ферн - [20]

— Да, да, — устало кивает она, — все правильно.

— Кто это?

— Лилли!

— А кто такая Лилли?

— Жена Томаса! Нашего друга…

— Бойкий парень, этот Мартин Ферн! Правда?

Она не отвечает.

— Ну, а еще что?

— Много еще всего!

— Не понимаю!

Вздохнув, она оборачивается ко мне. Внизу под нами белый дворец. Впереди — железная ограда. В беседке у сторожа горит свет.

— А у тебя есть любовник?

Она все так же молчит.

— Так как же?

— Ты поставил себя в скверное положение! — наконец произносит она. — Оскорбил Томаса, Лилли, своего отца, всех. И Андерса…

— Кто такой Андерс?

— Твой шеф…

— Я с ним на ты?

— Да!

— Ну и что же я натворил?..

— Это было в тот вечер…

Вечер в доме Мартина Ферна. Не совсем ясно, что там произошло. Мартин Ферн в тот день много выпил. И за ужином его вдруг прорвало. Она рассказывает медленно, неохотно, словно я и сам все это знаю. Постепенно я начинаю понимать суть дела. Мартин Ферн решил высказать всем правду в глаза. Под конец он швырнул в шефа тарелкой и угодил ему в голову.

— Вот это да! А что у нас было на ужин?

— Куропатки.

— Под соусом?

— Да!

Она всякий раз утвердительно кивает. Все так же холодно. Я начинаю громко смеяться. Подумать только — тарелкой в голову! Да еще с соусом!

— Ничего смешного! Все это тебе еще придется расхлебывать!

— Понимаю — это гражданская смерть! А что с папашей Мартина Ферна?

— Нет, больше я ничего не скажу! — объявляет она. — Приеду через несколько дней, тогда поговорим…

— А ведь мы с тобой хорошо провели вечер, а, Эллинор?

Она не мигая глядит на меня.

— Невыносимо, — говорит она медленно. — Все это невыносимо…

Я выскакиваю из автомобиля. Она быстро поворачивает машину и вскоре исчезает в лесу. Я иду к воротам. Выходит сторож в фуражке, съехавшей на затылок. Я почтительно отдаю ему честь. Поднимаюсь в комнату. За окном по-прежнему льет дождь. Допотопных фигур не видно в парке.

4

Вечер. Столовая. Тучные пациенты торопливо поглощают цветную капусту и телячьи котлеты. Дистрофики с выражением безнадежности на лице разглядывают горы всевозможной снеди, выставленной перед ними. Тем и другим одинаково тяжко.

Внезапно стихает дождь. Выходит солнце, его лучи сверкают на траве. Доктор Эббесен совершает обход. Подойдя ко мне, он говорит, что хотел бы немного побеседовать со мной после ужина. Поднимаюсь к нему в кабинет. Он складывает ладони. В парке мелькают тени гуляющих. С мокрой травы поднимается пар.

— Звонила ваша жена, господин Ферн…

Оказывается, Эллинор Ферн несколько встревожена состоянием Мартина Ферна. Может, свидание принесло ему вред. Она хотела бы знать, как он себя чувствует.

— Я чувствую себя великолепно!

Больной всегда должен быть осмотрительным, говорит доктор.

Я отвечаю ему, что совершенно здоров. Но он не слушает. Он продолжает рассуждать о том, как будет славно, когда я выздоровлю. А сейчас он должен позвонить госпоже Ферн, сказать, чтобы она не волновалась. Сняв трубку, он называет номер Фернов. Бодро сообщает госпоже Ферн, что Мартин Ферн в полном порядке. Улыбка, два-три смешка, несколько успокоительных слов.

Я спрашиваю, чем же я болен.

Знаете, это нелегко объяснить профану. Человеческая душа не машина. Она не подчиняется точным законам, речь может идти лишь о приблизительных закономерностях. Кое-какой опыт у нас, конечно, есть, говорит он, однако не объясняет, чему же учит этот опыт.

— Значит, случаи вроде моего бывали и прежде?

— Конечно!

— В моей болезни нет ничего необычного?

— Вы будете совершенно здоровы!

Я спрашиваю, что значит «быть совершенно здоровым».

Но и на этот вопрос он не может ответить так вот, походя.

Вместо этого он начинает рассуждать о каких-то электрических токах в нашем мозгу. О каком-то там торможении. Человек есть совокупность электрических импульсов.

Скоро ко мне начнет возвращаться память. Это будет медленный процесс. Сначала всплывут разные мелкие детали. И только потом я вспомню самое главное.

Мартин Ферн всегда был несколько неуравновешен. Может быть, в силу повышенной впечатлительности или наследственной невропатии. Мартин Ферн пережил серьезное потрясение. Наверно, слишком много пил, злоупотреблял успокаивающими лекарствами, да и семейная жизнь его была неспокойна. Но все это, конечно, уладится. Надо запастись терпением.

— Очевидно, госпоже Ферн тоже пришлось нелегко! — вдруг заявляет он.

Больше он ничего не хочет говорить. Даже не поясняет, почему ему жаль госпожу Ферн.

Желая показать, что разговор окончен, доктор встает. И я тоже встаю. Так мы и стоим друг против друга. Что ж, бывает, у каждого свои слабости, читаю я на его лице. Но я могу быть спокоен — все утрясется.

— Вы будете совершенно здоровы, господин Ферн! Обещаю вам!

Гуляю в парке. В траве сверкает роса. На золотистом вечернем небе четко выделяются кроны деревьев. Рональд сидит на скамейке. Угрюмо глядит в землю.

— Как поживаешь, Рональд?

— Никак! — отвечает он. — Ужасно!

— А что с тобой?

Он больше не может! Не может сказать, в чем дело. Не может от этого избавиться. Только твердит, что это невыносимо, тяжко, мучительно. Рональд не в силах освободиться от Рональда. Не в силах выбраться из своей скорлупы.

Не в силах покончить с прошлым.