Мичман Конопицын приступил к планомерному и систематическому обследованию места катастрофы.
Передвигаться по льду возле полыньи приходилось с осторожностью, так как он пошел трещинами и угрожающе колебался и поскрипывал под ногами.
Судя по ряду признаков, один из моторов тяжело нагруженного «хейнкеля» забарахлил или отказал в воздухе. Летчик попытался дотянуть на одном моторе до озера, с трудом дотянул, даже немного перетянул, хотел было сесть, но неудачно. Самолет с разгона врезался в лед и взорвался. Но куда и зачем летел «Хейнкель-111»?
На этот вопрос должны были ответить те немногие уцелевшие предметы, которые разметало на большом расстоянии вокруг «хейнкеля» на льду и на прибрежном снегу. Мичман Конопицын приказал отбирать их и бережно укладывать в кучу возле саней.
Три часа без роздыха поисковая группа работала у «Хейнкеля-111», балансируя на шатком льду, подтягивая к себе некоторые предметы хореями, то и дело протирая слезящиеся глаза, которые застилала черная едкая пыль.
Ни одного уцелевшего документа! Они сгорели в карманах комбинезонов или в планшетках вместе со своими владельцами. И все-таки обнаружено было кое-что важное.
Тюрин, разбирая груду полуобгоревшего тряпья, наткнулся на остатки двух парашютов. Вот как? Парашюты? Конопицыну удалось подобрать на удивление целехонький зонд Вильде55, а Гальченко принес показать нечто искореженное, почти бесформенное, но когда-то, несомненно, бывшее каким-то прибором.
— Похоже на психрометр56, — нерешительно сказал Конопицын, — Как считаешь, Тюрин?
Тот только пожал плечами. Гальченко, переминаясь на месте от нетерпения, переводил умоляюще-вопросительный взгляд с одного своего товарища на другого.
— Хотели сбросить парашютистов с походной метеостанцией — так надо это понимать, — неохотно пояснил Конопицын.
— На озеро?
— Зачем на озеро? Наметили пункт где-то на берегу моря. Но не долетели до назначенного места… И, как видишь, гробанулись на озере. Ну, а теперь увязывайте-ка поскорей парашюты, зонд и психрометр — и на пост! Заждались, поди, донесения в штабе…
Перед дорогой связисты собрались перекусить, но почти сразу отказались от этого намерения. Слишком омерзительно пахло дымом, обгоревшим металлом и паленым мясом. Кусок не лез в горло.
— В пути похарчимся, — сказал Конопицын.
Назад, на пост, спешили изо всех сил. Собаки повизгивали от усталости. Пришлось в качестве подбадривающего средства применить хорей.
Поисковая группа уже выскочила из русла реки, собаки перешли со льда на снег, и бег их замедлился.
И тут, как назло, дорогу к посту преградила пурга. Она была низовая, шла бреющим полетом над поверхностью тундры. Гальченко увидел, как собаки его постепенно тонут в пене взметнувшегося снега — сперва мелькающие ноги их, потом туловища и, наконец, головы. Но стоило поднять глаза, и в стремительно несущейся над головой массе снежинок он видел неширокие голубые просветы, похожие на полыньи во льдах. Вот что такое эта низовая пурга! Да, нечто вроде поземки, но усиленная в тысячу крат.
Я знавал знаменитого полярного путешественника Ушакова. В его книге, которую он подарил мне, есть выражение: «Заголосила метель». Именно так — заголосила! Притом не как одна баба, а как целая толпа истеричных баб!
— Привал! — хрипло скомандовал мичман Конопицын.
Собак освободили от ременной упряжи и накормили мороженой рыбой. После этого они принялись деловито разгребать снег, а вырыв углубления, еще и немного повертелись в них, будто вальсируя, чтобы очертание ямок стало округлым, потом преспокойно улеглись, свернулись клубком и накрыли носы хвостами. Собачьи приготовления ко сну были закончены.
А где людям пережидать метель? Утром Конопицын так торопился, что не захватил с собой палатки, подбитой байкой, без которой не отправлял обычно своих подчиненных и сам не отправлялся в патрульные поездки.
— Не горюй, Валентин! — бодро сказал Тюрин. — На наше счастье, в гостинице «Куропачий чум»57 есть свободные номера. Тебя какой сугроб устраивает?
Он принялся быстро рыть длинную и узкую нору в одном из сугробов. Конопицын и Гальченко, не мешкая, последовали его примеру. В нору пришлось залезать ногами вперед и лежать там вытянувшись, будучи стиснутым снегом со всех сторон. Зато сугроб, превращенный в чум, надежно защищал от ледяного режущего ветра.
И я раза два или три побывал в такой «гостинице». У нее не только то преимущество, что, в отличие от других гостиниц, всегда есть свободные номера. Эти «номера» и теплы и уютны, в них можно отлично выспаться после утомительного пробега.
Но, думаю, никому из поисковой группы, пережидавшей в сугробах низовую пургу, не спалось. Слишком необычным и тревожным было появление над Ямальским полуостровом «Хейнкеля-111» с парашютистами и походной метеостанцией. Правда, «хейнкель» этот гробанулся, но вслед за ним могли прилететь и другие…
Мы в штабе флотилии расценили историю с «хейнкелем» как серьезный симптом. Очевидно, летом сорок второго года немецко-фашистское командование намеревалось активизировать деятельность своих подводных лодок в Карском море. Чтобы реализовать это намерение, полагалось иметь по меньшей мере одну метеостанцию на западном берегу Ямала, которая давала бы погоду подводникам.
