Дарю игру - [5]

Племянник тетушки Этери оказался действительно крепким орешком, и прошло, наверное, минуты три, прежде чем кулак Гоги коснулся стола. Поверженный кумир из Кутаиси был явно озадачен.

— Еще, — мрачно потребовал он.

— Давай, — улыбнулся Како.

И на этот раз победил Како. Однако Гоги опять не был удовлетворен.

— Давай теперь проверим твою левую. Сейчас увидишь!

Не знал Гоги, что левая рука его соперника была лишь самую малость слабее правой. В то время и сам Како еще не знал, что это редкое качество пригодится ему позже в другой игре — водном поло. Через много лет о Петре Мшвениерадзе будут написаны такие строки:

За ним охотились всегда,

И закипала там вода,

От пота становилась солоней.

А он взлетал и мигом, вдруг

Бил, как хотел — с обеих рук.

И в мире его не было сильней.

Положив Гоги — опять же дважды — левой рукой и глядя на его красное от стыда лицо, Како почувствовал неловкость:

— Слушай, Гоги, ну какая разница, кто кого положит? Сегодня я тебя, завтра ты меня. Сегодня я в форме, завтра ты в форме. Ты же видел, я еле-еле у тебя выигрывал. А в общем, знаешь, как русские говорят: «Сила есть — ума не надо». Давай лучше в шахматы сыграем.

Но Гоги, видимо оценив обстановку и решив, что у Како кроме силы имеется и кое-что другое и что нового поражения ему в этот день уже не перенести, ответил:

— Хорошо. Завтра сыграем.

Но назавтра во дворе его уже не было. И, судя по всему, в Тбилиси тоже. Может быть, ему стало известно, как Како играет в шахматы.

Лет через пятнадцать, уже взрослым человеком, Петр Мшвениерадзе окажется однажды участником принципиального пари. И тоже не по своей воле. В Белградском аэропорту сборная команда советских ватерполистов дожидалась рейса в Москву. Вместе со спортсменами в зале ожидания коротал время киноактер, народный артист СССР Сергей Лукьянов, человек знаменитой физической силы. И кто-то из его друзей шепнул Гиви Чикваная: «Сережа кладет рукой всех, даже штангистов. Ни одному спортсмену не проиграл». Гиви же заспорил: «Мшвениерадзе у него выиграет». И заключили они пари, о котором поначалу ни Лукьянов, ни Мшвениерадзе не знали. Ну а когда узнали, отступать уже было некуда. И снова победа осталась на стороне Петра.

Есть ли на свете человек, не помнящий, как и когда он научился плавать? В памяти иногда не остаются первые метры езды на двухколесном велосипеде, первое написанное собственной рукой слово. Но то захватывающее дух ощущение безопорности, подвешенности и вместе с тем упоения, которое испытывает человек, сумевший наконец сам совершить первые движения на воде, — незабываемо. Это, быть может, как первый в жизни поцелуй.

Течет по Тбилиси река Кура. Тысячи горных речек и ручейков, образовавшихся от таяния льдов и снегов, полнят ее воды, дают красавице реке силу. Но и холодны эти воды как бы ни было жарко в городе. От двора, где живет Како, до Куры — рукой подать. Выйти из дому, обогнуть пивовареяный заводик, спуститься по маленькой кривоколенной улочке Чхеидзе к берегу — кажется, и трех минут не займет. Но тринадцатилетний Како не умеет плавать. Ему еще только предстоит научиться. И не в Куре, а в чане с водой.

Да, именно в чане с водой — огромном, глубоком, что стоял во дворе пивоваренного завода то ли на случай пожара, то ли для охлаждения пива, но уж, конечно, не для купания администрации, рабочих или детей среднего школьного возраста. И вода в чане была, наверное, даже холоднее, чем в Куре

Но что значит холодная вода, если за плечами уже целых тринадцать лет жизни, а ты еще не умеешь плавать. «Ах какой стыд всем нам!» — говорили Вахтанг, и Гиви, и Резо, и Мамия. «Какой стыд!» — думал Како. И вправду, такой высокий, и грудь как у Тариела, и на верхней губе уже темнеет пушок. Но где научиться? В Куре? Кто ж рискнет? Только окунулся, а Кура уже подхватила и понесла. Не успел и двух раз вдохнуть, как скрылся из глаз Метехский замок. В третий раз вдохнул — и ты уже в Евлаге, в четвертый — и в Каспийском море можно оказаться. Нет уж, пусть Како в чане учится.

— Ну что, Како, ты еще не научился?

— Как не научился? Давно научился. Я научился, когда ты еще ростом был с твою собачку. Я научился, когда тебя мама с ложечки кормила…

— Шутишь, Како. Зачем так шутишь? Ты еще в воскресенье не умел плавать. Я сам видел, как ты залез в эту бочку и все боялся оторваться от края. Весь синий-синий был.

— Ну да, синий. Конечно, синий. Потому что очень устал — так наплавался.

— Ах, наплавался? Пошли, ребята, он нам сейчас покажет, как наплавался. Он сейчас переплывет эту бочку.

— Пошли, пошли, — отвечал Како. — Конечно, переплыву. Туда и обратно переплыву, вот увидите.

Подошли к чану. Како разделся, поднялся по лесенке и влез в него, судорожно уцепившись за край, но стараясь не подать виду, что холодно. Ой как холодно! Так холодно, что даже вдохнуть трудно.

Знали б ребята, что еще вчера он, наверное, в сотый раз тайком ото всех пытался оторваться от края. И наконец, о чудо, ты свершилось! Он проплыл чуть-чуть, но тут же вернулся и вцепился в металлическую стенку. Чуть передохнул и снова оторвался, но теперь отплыл уже подальше — может быть, на целый метр. Долго переводил дух, прежде чем снова ринуться в бой, понимая, как важно закрепить эту победу. И вновь ринулся, бешено колотя руками и ногами. Он подплыл уже к середине чана, сам удивляясь своей смелости и пугаясь ее. Он уже не чувствовал обжигающего холода, не слышал бешеного стука собственного сердца. Он вообще ничего не чувствовал, а лишь бил и бил по воде, высоко задирая подбородок и судорожно глотая вместе с воздухом ледяную воду. Он плыл. Это была его первая победа на воде.