Дарю, что помню - [3]

Уже тогда, интуитивно ощущая правильность курса на дружбу с африканскими странами, я подружился с негритянским мальчиком Отчи моего возраста. Я помню, как нас не принимали в свои компании дети английских, итальянских и немецких дипломатов. Мы были парнями попроще, менее капризными, и, очевидно, поэтому к нам была очень внимательна милая мадам Вартенберг.

Родители приезжали раз в неделю, рассказывали о бурных событиях, происходивших тогда в Германии. Перед выборами на заборах, на стенах домов наклеивались плакаты с разными номерами. Для пропаганды, агитации и привлечения на свою сторону избирателей каждая партия имела свой номер. Партии соревновались не только в обещаниях благ, но и в количестве плакатов. На заборах и стенах домов наибольшее впечатление производила та цифра, которая количественно преобладала над другими. Это было результатом активности расклейщиков. Ну а избиратели старались побольше сорвать плакатов с номерами противной им партии.

Я закалялся в этой борьбе как политический боец и, зная номера коммунистов и фашистов, что было силы срывал номера последних. Если бы вы могли себе представить, что творилось среди нас, мальчишек! Мы подглядывали друг за другом, знали, кто какие плакаты срывал. Определяли, какой партии симпатизировал тот или иной. Бурлившая в стране многопартийная кампания в нашем пансионате порождала открытую враждебную неприязнь и даже драки.

В 1933 году, к великому несчастью для истории, победил номер, принадлежавший фашистам. Нас тогда уже не было в Германии, и мне в моей мальчишеской фантазии казалось, что именно поэтому они победили.

Спектакль «Чистка»

Занавес!

Голубое загадочное небо. Звучит церковное пение. В луче солнца возникает Владыка. По небу летают ангелы и ракеты, боги и вертолеты…

Владыка. «Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: „…Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся… Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы…“»

Звучит бодрый марш. Затем другой – еще бодрее. Дым. Костры. В их пепле тлеет Логика. Из тлеющей Логики вырастает голгофа. На ней – мой Папа. Он в невзрачной спецовке, но с двумя орденами Красного Знамени и орденом Ленина на груди… Вокруг Папы летают разные люди с портфелями и почему-то все – на одно лицо…

Молнии над голгофой четко высвечивают: «Кривой Рог. 1935 год».

Уверенный голос. Товарищи! Прошу тишины! Внимание!

Начинаем чистку члена ВКП(б) с мая 1917 года, партбилет номер 241599, начальника Криворожстроя Весника Якова Ильича. Как известно, в ряды нашей партии проникли чуждые элементы, двурушники. Поэтому Центральный Комитет во главе с «отцом всех трудящихся» принял решение о проведении чистки всех членов и кандидатов. Прошу задавать вопросы товарищу Веснику.

Голос из зала. Вы участвовали в первой русской революции?

Весник. Да.

Второй голос. Вам в 1905 году лет десять было? Не больше?

Весник. Одиннадцать. В Минске, в моем родном городе, распространял листовки. В доме прятал печатный станок.

Голос из зала. Кто ваши родители?

Весник. Мать – домохозяйка, отец – купец.

Голос из зала. И он разделял пролетарские убеждения?

Весник. Думаю, нет. Но однажды помог выкупить из тюрьмы приятеля-большевика. Отец богачом не был: он торговал бочками. Поэтому, наверное, и поступил так.

Голос из зала. Вы Зимний штурмовали? Керенского видели?

Весник. Увы, не довелось. Мой отряд Красной гвардии Выборгского района атаковал дворец со стороны Миллионной улицы.

Голос. Боевые ордена у вас – за гражданскую?

Весник. Да. Награжден двумя орденами Красного Знамени и золотыми именными часами, как член реввоенсовета 8-й, 5-й, 15-й И 11-й армий. (Одобрительный гул летающих и жужжащих.)

По небу летят и ржут кони. Видны мигающие пулеметные очереди. Люди убивают друг друга словами и пулями. Слышен стон раненых в душу, поэтому много живых трупов… Гром. Молния пишет на облаке: «Баку. Март. 1921 год».

В «театральный бинокль времени» видно отдельную палату в военном госпитале. На койке лежит Яков Весник. Приподнимается. Смотрит на дверь. Достает из-под подушки маузер. Взводит курок. Появляется медсестра, бросается к больному, пытается вырвать из его рук оружие, тот сопротивляется, она ударяет его по забинтованной ноге. Маузер падает на пол…

Медсестра(тяжело дыша). Как вы могли? Стыдно! (Она разряжает маузер, кладет патроны в карман халата.) Как глупо! Сердце должно остановиться само, понимаете? Вам двадцать семь.

Медсестра продолжала, бледнея и краснея, со слезами на глазах, что-то говорить. Но услышать ее было невозможно, так как ее заглушила мощно зазвучавшая в оркестре удивительно нежная мелодия… И лишь много лет спустя я узнал все-таки, о чем моя будущая мама говорила моему будущему папе… Она говорила, что вместо лечащего папу неопытного врача необходимо пригласить другого, потому что никакой гангрены ноги нет, что ампутация не нужна, что она готова посвятить папе жизнь, что влюблена в него… После таких слов громко зазвучавшая нежная музыка на минуточку чуть-чуть притихла, и последние слова моей мамы в этой сцене можно было расслышать.