Дары и анафемы - [4]
Верно — человек и Вселенная несоизмеримы. Но в другую сторону. Как соизмерить человека и Млечный путь? Линейкой геометра человека не измерить. Человек занимает меньше пространства, чем слон. Но онтологически человек существеннее слона. Гора занимает больше места, чем человек. Но именно через историю человеческой мысли, а не через историю вулканов проходит ось эволюции Вселенной. Разве размеры бриллианта соизмеримы с теми шахтами, из которых их выкапывают? Но человек — это существо ещё более редкое, чем бриллиант.
И вот именно эту радость своей найденности, нелишности, замеченности, узнанности — крадёт неоязыческая теософия. Высшее Божество, в соответствии с её учением, не является ни Создателем (Творцом), ни Вседержителем, ни Спасителем. Оно вообще не думает, не действует…[11] Миром правят «дхиан-коганы»… И теософы спешат разъяснить «сироте»[12] его статус: твой папа — на самом деле не папа, а так, случайный любовник твоей матери, и вообще он никакой не лётчик, а грузчик из соседнего винного магазина… Тот, Кого ты полюбил, не Бог. Так себе — элохим, «низший ангел»[13].
На этом фоне понятна та радость, что переполняет христианского философа III в. Климента Александрийского: «Для нас вся жизнь есть праздник. Мы признаем Бога существующим повсюду… Радость составляет главную характеристическую черту Церкви» (Климент Александрийский. Строматы. 7, 7 и 7, 16).
Римский философ Цицерон полагал, что люди живут в космосе подобно мышам в большом доме — наслаждаются его великолепием, хотя оно предназначено отнюдь не для них[14]. Но не таково суждение христиан: “Мы не должны ничего ставить выше Христа, так как и Он выше нас ничего не ставил” (свт. Киприан Карфагенский[15]). «Нет у Него никакого другого дела, кроме одного — спасти человека» (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 87,3).
2. СВОБОДА СОВЕСТИ: ХРИСТИАНСКИЙ ДАР, ОТВЕРГНУТЫЙ ХРИСТИАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ
Христианство вернуло людям серьёзное отношение к своему мировоззренческому и религиозному выбору и отстояло их право на выбор.
Языческий мир встретил христианство устало-разочарованной репликой Понтия Пилата: «Что есть истина?» Римский чиновник не ждал ответа: он был убеждён в том, что ответа на его вопрос быть вообще не может. Он не желал продолжения разговора на тему, которая казалась недостаточно серьёзной, чтобы привлекать внимание образованных и деловых людей…
А затем в течение ещё трехсот лет этот сюжет будет повторяться вновь и вновь. Христианская проповедь — возмущение язычников дерзкой самоуверенностью христиан — арест — увещание к рассудительности — отказ от произнесения примиряющих слов («Вы правы. Я не то хотел сказать!») — казнь…
То, что было для христиан самым радостным в их новой вере, — именно это было самым возмутительным в глазах остальных. Христиане радовались, что они нашли Бога. Не семейного гения, не племенного божка, не подполковника «космической иерархии», но — Абсолютного Бога. В христианстве Абсолют, Первоединое, Первопричина, Первоисток, Бог, Господь и Спаситель — Одно. «Отец вернулся!!!»
На этот радостный крик соседи умудренно отвечали: «Да быть такого не может. С Отцом общаться нельзя вообще. И потом, если бы Он и вернулся, Он это сделал бы иначе. Во-первых, Он пришёл бы не к вам, презренным евреям, а к нам, благородным римлянам. Во-вторых, Он это сделал бы с триумфом, подобным тем торжествам, что устраивают наши императоры, возвращаясь домой с войны. И уж конечно, Он не дал бы Себя распять. Не может быть Владыкой Вселенной Тот, Кто даже похоронен был в чужой могиле!»
Но христиане помнили предупреждение ап. Павла: Смотрите, братия, чтобы кто не увлёк вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу; ибо в Нем обитает вся полнота Божества телесно, и вы имеете полноту в Нем, Который есть глава всякого начальства и власти (Кол. 2, 8-10). Вот так: Тот, Кто был распят по решению не самого высокого римского чиновника, есть глава всякого начальства и власти. В Том, Кто не смог даже Свой Крест донести до места казни без посторонней помощи, обитает вся полнота Божества телесно …
Христиане раздражали язычников своей дерзкой самоуверенностью, парадоксами своей проповеди. Но главное — своим отказом чтить святыни других религий. От христиан не требовали отречения от Христа. От них требовали признания других религий и хотя бы формального соучастия в ритуалах этих религий[16]. Ведь если дать каждому человеку возможность самому творить свою религию, то исчезнет духовная скрепа империи. Должны быть общенациональные ритуалы (хотя бы культ императора). Даже Цицерон, который совершенно не верит в богов, не допускает свободы гражданина от обязанностей, накладываемых государственным культом: «Никто не должен иметь отдельных богов, никто не должен почитать частным образом новых богов или пришлых, если они не приняты государством» (Цицерон. О законах. 2, 8).
Кроме того, все же нельзя быть твёрдо убеждённым в том, что олимпийских богов нет. А потому лучше не провоцировать их гнев. Боги ведь не будут разбираться — по чьей именно вине им стали меньше приносить жертв в таком-то городе или такой-то провинции. Свой гнев в виде засухи или извержения вулкана они нашлют на всех… Так почему же за нечестие одних («безбожных» христиан) должны страдать все? «Таким образом они навлекут осуждение богов как на себя, так и на тех, кто лучше их, но допускает, чтобы они все это делали и всё государство подвергалось участи нечестивых людей» (
