Дарий в тени Александра - [5]
Однако Дарий, естественно, говорил, писал письма, посылал письменные приказы, возможно, он даже сам до 334 года лично осуществлял кампании в разных уголках своей империи, и, без сомнения, он любил, составлял заговоры, и поддерживал дружеские отношения, но мы не нашли никаких следов этой общественной и частной жизни. О ней нам известно лишь через посредство греческих и римских авторов. Обрывочные цитаты царских писем, речей или его письменных документов либо являются подозрительными, либо представлены в виде таких намеков, что любое восстановление оригинала попросту исключено. Возьмем простой пример у Арриана, описывающего расположение ахеменидских армий во время сражения при Гавгамелах: "Аристобул говорит, что план, воспроизводящий ход сражения таким, каким его определил Дарий, был составлен позднее" [6]. Эта формулировка ясно показывает, что Арриан не имел перед глазами документа, даже в виде свободного изложения Аристобула. Согласно широко использовавшейся в античный период практике, ссылка на документ, которым мог бы воспользоваться Аристобул, придавала авторитетность его собственному сочинению. Короче говоря, современный историк не в состоянии будет утверждать наверняка, что у Аристобула был в руках такой документ, или что ссылка подтверждает истинность дальнейших выводов Арриана. Он лишь с полным правом может утверждать, что в штабе Ахеменидов был скрупулезно разработан свой план сражения, но подобное утверждение можно сделать и без дополнительного замечания Арриана.
К тому же эти авторы намереваются главным образом представлять единственного героя этой истории - Александра, вставляя Дарию черты и речи столь стереотипные, что нынешние историки мало что могут извлечь из них для того, чтобы вернуть исторической личности его подлинные черты. Если мы возьмем в качестве примера многочисленные рассказы, которые - не только в древних источниках, но и в средневековой или даже современной драматургии и историографии, - касаются смерти Дария, становится ясно, что внутри повествований могут варьироваться детали, но основная функция этих произведений - превозносить "рыцарское" отношение Александра к своему врагу, украшенному всеми теми достоинствами, которые обычно связываются с образом "достойно проигравшего". Точно также многочисленные появления матери, жены и дочерей Дария менее всего призваны рассказать о чувствах, обуревающих Великого царя, но нужны для того, чтобы продемонстрировать сыновнюю привязанность и "восхищающую сдержанность" Александра. Каждому персонажу приписываются строго определенные сюжетом роли. Невероятный успех подобных сцен и рассказов в исполнении художников - поборников древних обычаев и певцов героического величия молодого македонского царя - обусловлен еще и тем, что чаще всего они уподобляли Александру своего покровителя, использовавшего их и дававшего им заказ.
Среди пьес, взятых из античного театра, действо "Царь персов припадает к ногам Александра" являлось одним из наиболее часто представлявшихся, и всем понятно, что в нем главным образом иллюстрировалось благородное величие Александра, а не почиталась память Великого царя, молчаливо осужденного за то, что своим поражением он допустил, чтобы женщины, столь благородные по происхождению и великие душой, попали в лапы врага. И если взять сцену, где Александр бросает свою мантию на тело Дария, убитого своими приспешниками, снова именно македонский царь недвусмысленно выведен в качестве положительного героя. В любом случае Дарию отведена роль не творца собственной истории, а лишь пешки в руках Александра.
Видя такое положение, романист или писатель-фантаст может встать на путь, проложенный Эндрю М. Рамси, который в 1727 году, будучи вдохновленным "Киропедией", опубликовал любопытное произведение, оказавшееся настоящим бестселлером:
"Ксенофонт ничего не говорит в своей "Киропедии" ни о чем, что происходило с Киром начиная с шестнадцати и кончая возрастом сорока лет. Я воспользовался молчанием древних авторов относительно молодости этого принца, заставив его путешествовать, и рассказ о его путешествиях позволяет мне описать религию, обычаи и политику всех тех стран, по которым он проезжал, особенно в тех странах, где в то время происходили основные преобразования - Египта, Греции, Тира и Вавилона". [7]
Воспользовавшись привилегиями inventio и imitatio, он позволил себе переплетать ссылки на древние тексты и элементы фантастики:
"Я почти ничего не приписывал древним в плане религии, лишь допустимые, вполне формальные пассажи [...]. Насколько возможно, я минимально отступал от точной хронологии событий [...]. Единственная свобода, которую я позволил себе, состоит в том, что я ввел в исторические эпизоды некоторые частные ситуации и характеры, чтобы сделать свое повествование более поучительным и интересным"
