Дарима Тон - [2]
Он еще раз похлопал по колонне, спустился с мостков и пошел к вагончику.
Внутри вагончика была всего лишь одна комната, оклеенная розовенькими и уже изрядно выцветшими обоями. По левую руку от входа располагались коричневый фанерный шкаф для спецовок, умывальник, ведро с водой (в нем плавал алюминиевый ковшик), кухонная тумбочка и низенькая железная печка на тоненьких ножках.
Правую часть вагончика занимали двухъярусная койка и шкаф для чистой одежды, среднюю — стол и две табуретки. Сидя на этом месте, было очень удобно посматривать через окошки на лес и на скважину.
По промысловым меркам это жилье считалось вполне приличным, однако в вагончике уже несколько месяцев никто постоянно не квартировал. Занавески, которые отгораживали бы умывально-кухонную часть помещения от всей остальной, отсутствовали, пол был затоптан, и даже — единственное украшение — плакат, прикнопленный в простенке между окнами над столом: веселый мальчуган-лыжник скатывается с горки, неся на лихо вскинутых палках лозунг: «Встретим Новый год трудовыми победами!», и тот отличался по меньшей мере восьмимесячной давностью.
— Да, ребята, — сказал Зубцов, войдя в вагончик и глядя на этот плакат. — На лыжах сейчас далеко не уедешь. Но и пешком, — он погрозил лыжнику пальцем, — далеко не уйдешь.
Он подсел к столу, рывком отгреб в сторону куски хлеба, плавленые сырки, газету с обрубком докторской колбасы, стаканы с недопитым чаем и всего лишь полчаса назад опустошенные консервные банки, оперся на локоть и задумался — решал проблему: сразу завалиться спать или сделать это позже. Ночь-то ведь тоже надо куда-то девать!
Продумав так минут пять и ничего не решив, он взял с койки рыжий чемоданчик с личным своим имуществом, вынул транзисторный приемник «Меридиан», любовно обтер его рукавом бушлата, поставил на стол и пощелкал переключателями. На всех волнах однообразно трещали электрические разряды.
Зубцов поморщился. И утром, когда они еще только прилетели на скважину, кроме этого треска в эфире ничего не было. Похваляясь ученостью, Тимофей Кращенко сказал тогда, что это, мол, из-за метеоритных дождей, которые хлещут по нашей планете.
— Может, и хлещут, — вспомнив это, сварливо проговорил Зубцов, обращаясь в пустое пространство. — Но скажите, ребята: разве такое дело — порядок? — И сам же ответил себе: — Нет, ребята… Нет…
Выключив «Меридиан», Зубцов достал из кармана брюк складной ножик и отхватил порядочный кус колбасы.
В 4 часа он снова отправился к скважине.
Лениво и всем своим видом выражая, что заниматься пустяками ему противней противного, он повернул вентиль нижнего манометра и тут же увидел, что стрелка откачнулась до деления «700 атмосфер»! Она, правда, сразу вернулась к нулю, но затем снова побежала по циферблату!
Зубцов поскорее перекрыл вентиль, а потом одну и вторую задвижки и некоторое время стоял, недоверчиво глядя на циферблат.
Он поднялся ко второму манометру.
С ним творилось то же самое.
Зубцов уже 4 года работал на промыслах. На его глазах при давлении всего в 525 атмосфер напором газа и соленой воды выворотило 30-сантиметровые трубы и, будто игрушки, расшвыряло лебедки. Вокруг скважины образовалось озеро, и, пока фонтан задавили, бригада просолилась так, словно были они не нефтяники, а моряки, целый год проплававшие в штормовом океане.
И только ли одно это мог сейчас вспомнить Зубцов? Скважины и пережимало, и заносило песком… Однако такого случая, чтобы давление то подскакивало до 700 атмосфер, то исчезало вовсе, не встречалось ни разу.
Он опасливо приложил руку к колонне труб. Металл был спокоен. И значит, тем более ничего не удавалось понять.
Отходя от скважины, Зубцов через каждые десять — пятнадцать шагов останавливался и оглядывался, с опаской поворачиваясь в ее сторону всей своей фигурой.
В вагончике он сразу включил приемник. Разряды не только не утихли, но и сделались резче. Они звенели теперь, будто в динамике одна за другой лопались струны!
— Ну и курорт! — Зубцов озадаченно покрутил головой. — Нет уж, ребята, тащи такие Сочи обратно.
Минут через двадцать он снова пошел к скважине. Было понятно: самое опасное место сейчас там. Но отсиживаться в вагончике, тогда как показания манометров потом наверняка понадобятся бригадиру, он не считал для себя возможным. Дело есть дело.
Весьма успокаивало то, что день стоял солнечный, без малейшего ветра. Редкие белые плотные облака почти неподвижно висели в небе. Лето было в самом разгаре. И потому, когда Зубцов смотрел из окошка вагончика, ему совершенно не верилось, что вот-вот послышится рев вырывающегося из недр фонтана. А может, все давно улеглось?
Он впервые для себя оказался в очень уж непривычном положении. Обычно, когда скважина начинала вести себя непонятно, вокруг нее собиралось довольно много народу: буровые мастера, инженеры промыслового управления, а то даже ученые из Тюмени, из Баку, из Москвы.
Конечно, трудился там и свой брат слесарь, но всегда в таких случаях приходилось действовать по самому точному заданию: подтянуть или убрать трубы, передвинуть насос, лебедку, установить емкости для раствора. Теперь же никого рядом не было.
