Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом - [21]

Как-то я приехала или, точнее будет, добралась до них зимой, в январские холода; в доме было мало сказать, что прохладно — на кухне вода замерзала к утру. Печку тогда топили, не закрывая заслонку, — такое решение было принято после того, как отцы, угорев ночью, едва спаслись. Чудом проснулся отец Алексей, растолкал полумертвого Моисея, выволок его на снег. Накануне они были в келье у нашего старца — наверное, его молитвами и остались живы. С тех пор они и решили в любые холода заслонку совсем не закрывать, так что печка работала как буржуйка: пока топишь, тепло, потом еще немножко тепло, а дальше — как есть.

Я все-таки решила поправить положение и пошла в сарай за дровами. Жалкая кучка поленьев валялась около Марсика — там сидела на привязи собака, которую батюшка пристроил у себя, чтобы одна его духовная дочь, сотрудница Пушкинского музея, могла спокойно уехать в отпуск. По утрам мы гуляли с Марсиком возле речки, и он все норовил меня укусить — мне было велено не спускать его с поводка. С отцом Алексеем он вел себя тоже не очень. Они едва терпели друг друга: «Катя, будете у отца Наума, попросите его помолиться, чтобы Господь прибрал Марсика, ну что же он мучается».

— Ну разве можно так молиться? Блажен, иже всякую тварь милует. Надо сделать ему вольер, чтобы ему было удобно, с крышей от снега и дождя, с теплой будкой. Купите доски, рабицу, давай посчитаем, сколько нужно метров.

И дальше народ терпеливо слушал, как архимандрит Наум проектировал и рассчитывал вольер для Марсика.

— Батюшка отец Алексей, а где же дрова? Они есть?!

— Ну да, сложены возле Марсика.

— Так там же на две растопки!

— Бог пошлет, Катя, без паники, надо иметь веру.

Надо сказать, что накануне я устроила ему скандал на предмет этих ночных бдений:

— Неужели нельзя все-таки так организовать день и молитвенное правило, чтобы ложиться спать хотя бы в двенадцать!

— Попробовать можно, но я Вам скажу, Катя, наше от нас не у́йдет.

В общем, я побежала в деревню, объявила бабкам, что у них совести нет, и батюшка их любимый через два дня замерзнет насмерть. Они обещали привезти дров, а мы каким-то чудом в этот день закончили молиться к полуночи и только собрались укладываться по своим углам, как раздался стук в окно: «Дрова привезли!»

— Я же говорил вам — Бог пошлет, а вы паникуете.

Разгружали мы их как раз до двух часов, после чего отец Алексей победно произнес:

— Наше от нас не у́йдет!

Однажды я приехала к ним в конце августа, и мое место на кухонной печке было занято. То есть занята была вся кухня — там жили осенние деревенские мухи в огромном количестве. Я свернула газету и приготовилась их безпощадно лупить, но тут зашел батюшка и отобрал у меня газету со словами:

— Вечером, Катя, будем служить заклинательный молебен мученику Трифону из Большого Требника, от прузей и гусениц, а пока потерпите. Блажен, иже всякую тварь милует.

Вечер настал по-сербиловски часов в двенадцать ночи. Мы сквозь сон служили безконечный молебен, в конце которого была длинная необыкновенная молитва, где все Силы Небесные призывались на помощь, никогда таких молитв я раньше не слышала, а когда молебен, наконец, закончился, произошло ужасное — батюшка открыл форточку на кухне, из залитой светом кухни в сербиловскую ночь! И я поняла, что сейчас все остальные мухи, которых тут еще пока нет, прилетят сюда.

И тут у меня на глазах произошло нечто: кухонные мухи собрались в жужжащий черный шар, наподобие пчелиного роя, и этот шар вылетел в открытую форточку, в ночь, на улицу. «Теперь можно спать», — спокойно произнес отец Алексей и ушел в комнату, а я подумала, что, наверное, так всегда и бывает: люди молятся, значит, Бог их обязательно должен услышать. Для меня тогда мир Православия только открывался, все было впервые, и все происходящее воспринималось как должное.

Лет через десять, уже в Твери, мне вспомнилась эта история, когда мы реставрировали Екатерининский храм. Рабочие — Александр с Людмилой — штукатурили и белили церковь по ночам, потому что днем мы там служили. Правда, служили в трапезной части храма, а они работали в четверике, там топилась огромная железная печка и было тепло. Да так тепло, что в конце ноября проснулись и расплодились во множестве мухи и усеяли дочерна весь только что побеленный потолок.

Рабочим пора было снимать леса, чтобы спускаться ниже, а как это можно было сделать, не избавившись от мух?

Они предложили попросту купить аэрозоль, но тут я вспомнила свой сербиловский опыт, рассказала матушке Иулиании эту историю, мы раздобыли Большой Требник, отслужили заклинательный молебен мученику Трифону и стали ждать, когда исчезнут мухи. Прошел день, другой, третий, мухи все на месте, а на четвертый день мы пришли в храм и увидели белый потолок.

Как все произошло на этот раз, рассказала нам изумленная Людмила.

Ждали они с мужем, ждали — мухи не улетают, и решили: «Пусть эти фанатики молятся, а у нас время — деньги», — и Людмила отправилась в магазин за аэрозолем. Купила красный флакон и ночью забралась на леса. Только взяла его в руки, как кнопка, на которую надо нажимать, тут же отвалилась. «Вот, — думает, — как без благословения-то дела делать», — и тут она увидела птичку, невиданную птичку под потолком, не очень-то большая, и такой же у нее, размером с нее, клювик. И птичка эта на глазах у Людмилы, быстро-быстро, как сканер, склевала всех мух на потолке по порядку. И исчезла так же непонятно, как появилась.