Дар над бездной отчаяния - [64]

Всё это они огромной кучей свалили на одну чашу весов. «Много грехов имеет эта душа, пусть отвечает нам», – скрежетали зубами эфиопы. Ангелы же принесли на плечах сияющий золотой крест, который нёс русский царь, и опустили на другую чашу весов. Тёмные взвыли…

…Весь в холодном поту, император закричал во сне. Он увидел, как в открытые двери, рыкая, будто лев, входит смерть. Она имела человеческое подобие, но без тела, из одних костей. Несла с собой мечи, стрелы, копья, серпы, пилы…

«Постой, – император тяжко, как бывает во сне, поднял руку. – Сын не готов управлять Россией. Дай мне ещё десять лет. Я вооружу его знаниями, передам опыт…». Смерть брякала костями, раскладывая по полу свои страшные орудия. «Ну год, всего один год, – молил император. – Ну хоть месяц…». «Неразумные слепцы, – скорготнула Смерть. – Я освобождаю ваши души из смрадных темниц тела, а вы хотите оставаться в них».

«Я куплю у тебя срок жизни», – император мучительно медленно дотянулся до шнура колокольчика. В двери устремилась толпа слуг. Одни сгибались под гнетом золотых слитков, другие держали пригоршни бриллиантов, третьи несли чудной красоты кубки, чаши, меха и всё это бросали к ногам Смерти. «Глупцы! – вскричала она. – Для меня это не более, чем остывшие угли».

Осердясь, император кликнул стражу. Над Смертью заплескались сизые клинки. В неё стреляли, кололи кинжалами. Смерть встряхнулась, и нападавшие полегли как осенняя листва. Тогда на смену воинам пришли старцы в чугунных веригах, бритые ламы, завёрнутые в красное, звездочёты, шаманы в ожерельях из рысьих и медвежьих клыков, индийские мудрецы. Они отпугивали Смерть молитвами, били в тулумбусы, жгли благовония, танцевали и кричали по-птичьи. Но и их она не убоялась. Подступила с секирой к самому изголовью, замахнулась. Но в тот самый миг со стоявшей в святом углу спальни иконы святого Александра Невского исторгнулся огненный меч, выбивший у Смерти секиру. «Негоже русскому православному государю оставлять земное царство без покаяния!» – раздался трубный глас, и государь… проснулся. Приходя в себя, вспомнил, как в детстве его духовный наставник читал о мытарствах души преподобной Феодоры, так похожих на увиденные сейчас.

– Саша, ты так страшно стонал во сне, – наклонилась к нему императрица. – Как себя чувству ешь?

– Ещё жив, но смерть уже являлась за мной. Приехавший в Ливадию Иоанн Кронштадтский в то же утро исповедовал и соборовал государя. Он же принял и последний вздох императора. Более часа держал в ладонях голову Александра Третьего, слушая стенания родных.

…Скорбный рёв орудий с военных кораблей на ялтинском рейде раскатился над морем, извещая о кончине государя. Заплескались над водой, заголосили тучи чаек. Дрогнуло пламя свечей в семейной церковке ливадийского дворца, отсверки волнами разошлись по золоту мундиров. Иоанн Кронштадтский рукой, ещё хранившей тепло царского лица, благословлял присягавших новому императору – двадцатишестилетнему Николаю Второму. Под траурным крепом белело лицо вдовы императрицы Марии Феодоровны. Когда она крестилась, колючие лучики бриллиантового перстня на её руке осыпали заплаканное лицо Алекс. Скорбь и растерянность лежали на лице юного царя. Он то и дело вскидывал глаза на невесту, и всякий раз сердце окатывало запретной радостью.

Мария Феодоровна перехватывала эти взгляды. «Дай ей, Господи, счастья», – остужала она обжигаемое ревностью сердце. «Счастлив государь, счастлива Россия», – про себя повторяла слова, некогда слышанные от мужа.

Головы и плечи со всех сторон обступивших сына генералов и министров загородили его от её глаз. «И так теперь будет всегда…», – подумала Мария Феодоровна.

…За часы, прошедшие после смерти отца, Николай уже успел ощутить тяжесть царского креста. Разом оборвалась беззаботная, весёлая жизнь с Мишей, Ксенией, Сандро, игривыми сёстрами Воронцовыми. Последний отцовский вздох вознёс Николая на Олимп самодержавной власти. Всемогущие полководцы, командующие армиями и флотами, министры, дипломаты, банкиры, чужеземные короли, канцлеры, императоры, ханы остались у подножья. Русский царь в разряженном воздухе самой высокой земной власти всегда был страшно одинок.

В этот трагический день все стремились явить верноподданнические чувства и в то же время уже требовали от него решений: «Отправлять в Петербург тело императора морем или сушей?». И тут же: «Когда устраивать свадьбу?», «Где государь пожелает жить в столице? Какой дворец для него готовить?..», «Сколько дней отвести на прощание с покойным?», «Когда назначить срок коронации?..». Министр двора граф Фредерикс, чуя сумятицу в душе юного повелителя, обозначал несколько вариантов ответов на каждый вопрос. Тасуя колоду из доводов, подводил Николая к решению, которое казалось верным ему самому.

…Вечером, оставшись наедине с Сандро, юный государь упал в кресло. Двумя пальцами взял за козырёк фуражку, вертящимся блином пустил её на диван. Фуражка прокатилась по сиденью и спрыгнула на ковёр.

– Сандро, я в отчаяньи, – не поймав лёгкого тона, который он хотел задать брошенной фуражкой, выдохнул Николай. – Я не готов царствовать. Это такая ответственность! За всю Россию!..