Дар Менестреля - [47]

Корджер вздохнул и прилег на невысокий топчан из неструганых досок, стоящий в углу. Как ни забавно, но при помощи гномов он одолел именно то расстояние, которое надеялся покрыть самостоятельно. Деревушка стояла на берегу реки, текущей на запад. Так что, может и не стоит здесь шибко рассиживаться. Сделать дыру в стене, схватить любую лодку и вниз по течению… Хотя не мешало бы сначала вернуть шпагу. Добрый клинок на дороге не валяется, а этот прожил с ним уже достаточно долго, чтобы не бросать его где ни попадя. А значит надо подождать. Просто подождать и посмотреть, что будет дальше. Может все и так утрясется, а может и нет. Гномы во всяком случае не выглядели агрессивно. Так что, сначала надо отдохнуть после дороги, а там видно будет. Узник повернулся на бок, положил руку под голову и закрыл глаза…

* * *

Не дойдя до мостика Вуди увидел лежащую на палубе Гильву, подошел и с некоторым сожалением пнул ее тело сапогом, поворачивая лицом вверх. Девка была, конечно, сволочная и крутила матросами, как хотела, но ее присутствие снимало немало голонвых болей с капитана. А теперь… Вуди помрачнел, вспомнив как глядели его матросы на захваченную женщину, когда та вдруг решила обратить на себя внимание. Без Гильвы через пару дней матросы будут взведены до предела и, если Вуди не хочет бунта на корабле, ему придется отдать эту женщину своей команде. Собственно, почему бы и нет? Никаких разумных причин воздерживаться от этого не было заметно. Однако Вуди не был бы столь успешным торговцем и пиратом столько лет, если бы его чутье не подсказывало бы ему, куда не надо соваться. А сейчас его чутье не даже подсказывало, а просто вопило, что этого не стоит делать.

Вдруг он услышал, как кто-то тихо произнес его имя. Он взглянул на Гильву и с изумлением увидел, что она еще жива и, похоже, даже способна говорить. Склонившись над ней, Вуди спросил:

— Ты меня слышишь? Что это за отродья, которых ты навела на нашу голову?

Глаза Гильвы выражали мрачное презрение, но она все-таки прошептала в ответ:

— Ты влип, мясник. Ты даже сам не представляешь, как ты влип. Я из-за твоей глупости, похоже, поплатилась жизнью, но я бы не поменялась сейчас с тобой местами.

Но капитан это и так чувствовал и его больше интересовало другое:

— Гиль, что мне пришлось проткнуть тебя, так ты сама виновата. Нечего было на рожон лезть. Сама знаешь, я против тебя ничего не имею, — равнодушно пояснил Вуди, и усмехнувшись добавил, — даже наоборот. Что ты знаешь о них? Кто этот красный придурок? Почему они так хорошо дрались? Кто эта баба, которая одним взглядом завела матросов?

Гильва, со злорадным торжеством глядя на капитана, скривила губы в мрачной ухмылке и прошептала:

— Даже без тех двоих, и даже без всего ордена, если бы ты захватил лишь одну эту девку, ты мог бы считать себя уже покойником, Вуди. Ты и сам слыхал о черных жрицах Сина…

С последним словом Гильва уронила голову и провалилась в небытие, а Мясник Вуди разразился столь громкими и грозными ругательствами, что даже привычные ко всему матросы удивленно обернулись в сторону капитана в недоумении, что же произошло. Тот пнул бесчувственное тело, будто она была виновата во всем, и коротко приказал матросам:

— Ее в кубрик. Если еще не сдохла — перевяжите, — а потом резко и коротко выругался и пошел на мостик.

* * *

Ветер бил в лицо холодной жижей из снега и дождя и норовил открыть плащ, чтобы добраться до тела. И только плотная кожаная одежда хоть как-то спасала от ветра и холода. Хотя и она уже начала промокать и липнуть к телу. Путник вел в поводу коня, нагруженного кольчугой, оружием и запасами. Что-то было не так, непривычно, и одновременно до боли знакомо, но он не мог понять что. Рука скинула ледяную кашу, намерзающую на усах и бороде. Бороде? Где-то в глубине сонного сознания Корджер вспомнил, что не носил бороды уже много-много лет. И тут же вспомнил как он шел уже этой дорогой тоже давным-давно. Но это вспомнил спящий, а идущий по дороге еще не ведал своего пути и шел, погруженный в тяжелые думы. Плащ залатаный грубыми мужскими стежками плохо хранил тепло, да и коню уже давно надо было отдохнуть где-нибудь, но ни одного жилья не попадалось на одинокой дороге, скрываемой наступающей темнотой.

Вдруг невдалеке засветился огонек. Путник прибавил шагу, да и конь сразу повеселел, в надежде на теплое место и кормушку, если не с овсом, так хотя бы с сеном. Дом стоял на отшибе, и от дороги к нему вела лишь грязная скользкая тропинка, иногда почти пропадающая под невысокой травой и лужами. Подойдя ближе, можно было рассмотреть и все хозяйство. Был при доме и амбар, и курятник, и овин, и сам дом тоже крепко стоял на земле, но не всем лежала печать какой-то неухоженности, как будто у хозяев не хватало желания или сил следить за порядком. Ворота на покосившихся столбах были привязаны обрывком веревки и норовили раскрыться при каждом порыве ветра. На крыше сарая не хватало нескольких досок. А забор вокруг огорода провис и норовил завалиться, подпираемый несколькими жердями от исполнения этого достойного намерения.

Свет в окне теплился едва-едва и удивительно было вообще, что его удалось заметить с дороги. Корджер постучал в дверь. И до этого из дома не раздавалось звуков, а теперь там как будто все замерло. Потом осторожные шаги приблизились к двери и кто-то попытался разглядеть незванного гостя через щель. А затем, испуганный молодой женский голос произнес через закрытую дверь: «Ты кто? И что тебе нужно?» Теперь ясна стала и заброшенность, и неухоженность дома. Если поздно ночью женщина идет открывать дверь на стук, значит мужчины в доме нет. А если хозяйство так запущено, значит и не было уже давным-давно. Корджер вздохнул, подумав, сколько таких запущенных домов теперь будет стоять по просторам еще совсем недавно процветавшей империи, а затем ответил: