Дар Императора - [2]

ДУМЕНИДОН — Серый Рыцарь, воин отделения Кастиана

ЙОРОС — Серый Рыцарь, гроссмейстер Восьмого братства

КЕЛМАН — инквизитор

ЛОГАН ГРИМНАР — Великий Волк, верховный лорд Фенриса и магистр ордена Космических Волков Адептус Астартес

МАЛХАДИИЛ — Серый Рыцарь, воин-телекинетик отделения Кастиан, брат-близнец Сотиса

НАДИОН — Серый Рыцарь, апотекарий Восьмого братства

РИМИР КЛОВОН — агент Инквизиции, бывший предводитель еретического культа Медноязыких

СОСА КХАТАН — агент Инквизиции, бывшая рядовая 73-го полка Аттильской дикой кавалерии

СОТИС — Серый Рыцарь, воин отделения Кастиан, брат-близнец Малхадиила

ТАЛЬВИН КАСТОР — жизнеобязанный капитан боевого корабля Серых Рыцарей «Карабела»

ТАРЕМАР АВРЕЛИАН — Золотой, Серый Рыцарь, брат-капитан Третьего братства

ТОРКРИТ — Серый Рыцарь, прогностикар Авгуриума

ФРЕДЕРИК ДАРФОРД — агент Инквизиции, бывший лейтенант и снайпер 151-го пехотного полка Мордианской Железной Гвардии

ХАРУЛ — инквизитор

ЭНЦЕЛАД — Серый Рыцарь, сепулькар Полей Мертвых

Пролог ПРОБУЖДЕНИЕ

I

— Я не знаю.

Всю его жизнь можно было свести к трем этим словам. То немногое, что он о ней помнил.

— Я не знаю, — отвечал он голосам всякий раз, когда они задавали одни и те же вопросы. Они никогда не спрашивали ни о чем другом.

Как тебя зовут?

— Я не знаю.

Какой сейчас год?

— Я не знаю.

Затем наступал перерыв ровно на шесть секунд. Он мысленно отсчитывал удары сердца. Иногда, если вопросы приходили с опозданием, сердечный ритм учащался, и он сбивался со счета. Вопросы не прекращались. Голоса спрашивали снова и снова.

Как тебя зовут? — доносилось из мрака. Это был мужской голос, но не всегда один и тот же.

— Я не знаю, — говорил он в пустоту. Его слова не раздавались эхом. Чернота словно поглощала их без остатка. Он не видел даже вытянутой перед собой руки. Как бы широко он ни раскрывал глаза, ему ровным счетом ничего не удавалось разглядеть.

Какой сейчас год?

— Я не знаю.

Иногда во время расспросов он прижимал костяшки пальцев к закрытым глазам, чтобы хоть яркие остаточные следы на сетчатке расцветили непроглядную тьму.

Безуспешно. Так он понял, что ослеп.

II

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем что-то изменилось, но это явно случилось: сначала вопрос, а после и ответ.

Его «день», ничем не отличимый от предыдущего, начался, едва он открыл глаза. Как обычно, он не мог покинуть пределы крошечного пространства, которое считал своей камерой. Всякий раз после пробуждения он проводил руками по тому, что на ощупь казалось холодным обезличенным камнем. На вкус камень был соленым, и от него пахло кровью. Двери нигде не было.

Как тебя зовут? — требовательно спросил мужской голос. Сегодня он был низким и агрессивным. Почти злым.

— Я не знаю.

Какой сейчас год?

— Я не знаю.

Ему стало интересно, какое же ужасное преступление он совершил. Возможно, это наказание. Разве в этом не было смысла? Подобная мысль приходила ему в голову не впервые, она часто скользила в его сознании, вызывая новые бесплодные и безответные размышления.

Конечно, прежде он неоднократно пытался расспрашивать голоса. И довольно быстро понял, что те не отличались дружелюбностью. Они спрашивали, но сами никогда не отвечали.

Как тебя зовут?

Он вздохнул и подполз к тонкому покрывалу, которое считал своей кроватью. В непроглядном мраке он накинул его на плечи, но дрожь не прошла.

— Я не знаю.

Какой сейчас год?

— Я не знаю.

Он проголодался, что немало его удивило. Он довольно редко просыпался с чувством голода. Хотя ему и не удалось припомнить, чтобы он ел или пил после своего первого пробуждения здесь, он знал, что его кормят. Единственное, что он ощущал, это покалывание от крупинок соли, слизанных со стен, поэтому подозревал, что его жизнь поддерживали внутривенным способом, когда он пребывал в забытьи. Всякий раз после пробуждения на руках зудели крошечные точечки уколов.

Он прощупал их по всей длине рук до металлических гнезд на запястьях.

Как тебя зовут?

Сначала он отвечал по-другому. Он злился на невидимые голоса, требовал от них ответов и настаивал на том, что ему здесь не место. Последние слова всегда казались не просто пустым звуком, поскольку он понятия не имел, должен ли вообще здесь находиться. Он часто задавался вопросом, а не заслуживает ли того, чтобы находиться здесь. Возможно, и заслуживает. Возможно, он — убийца.

Такие мысли не вызывали у него чувства вины, ведь он не помнил своей жизни вне этих стен. Наказание переносится легко, когда человек не может вспомнить своего прегрешения.

Со временем все превратилось в обыденную рутину. Он больше не выдумывал себе имен и не выплевывал бессмысленные звуки, отбросил угрюмое молчание и в равной степени безрезультатные расспросы. Они причиняли ему боль каждый раз, когда он говорил что-либо, кроме правды.

— Я не знаю.

Какой сейчас год?

— Я не знаю.

Он не мог взять в толк, как именно они это делают, но боль вспыхивала в голове и уже оттуда разливалась по всему телу. Тупая пульсация появлялась позади глаз и резонировала в ушах и нёбе, пробиралась по позвоночнику. В последний раз ему удалось продержаться до момента, пока не стало казаться, будто горят пальцы. Тогда боль потекла вниз по торсу, охватив половину тела.