Дар Гумбольдта - [197]

— Кретин, они же вызовут вышибалу! — прошипел я.

Кантабиле выдернул руку из моего кармана, и мы снова повернулись к экрану, чтобы увидеть, как по горному склону прямо на «вольво» журналиста катится валун, спущенный Кальдофредо, а старик, ужаснувшись тому, что сделал, выкрикивает предостережения и наконец, увидев, что скандинав остался цел и невредим, падает на колени и благодарит Святую Деву. После этого покушения Кальдофредо публично кается на городской площади. В конце концов среди руин греческого театра на склоне холма его судит собрание горожан. Все заканчивается хором, провозглашающим всеобщее прощение и примирение, совсем как хотелось Гумбольдту, державшему в уме «Эдипа в Колоне».

Когда зажегся свет и Кантабиле направился к ближайшему выходу, я выбрал самый дальний. Нагнав меня на Елисейских полях, Ринальдо заявил:

— Не обижайся, Чарли. Просто я, как сторожевой пес, не могу не охранять такие штуки, как этот номерок. Вдруг на тебя нападут или ограбят? А завтра утром пять человек явятся изучать доказательства… Ладно, я нервный. Просто я хочу, чтобы все прошло хорошо. Эта шлюха здорово тебя ушибла, придавила в сто раз сильнее, чем было в Чикаго. Вот что я имел в виду, когда сказал, что ты обабжуленный. Слушай, может, подцепим пару французских девочек? Я устрою. Подлечу слегка твое «я».

— Я собираюсь лечь спать.

— Я просто пытаюсь все уладить. Знаю, таким, как ты, трудно жить на одной земле с психами вроде меня. Ладно, пойдем-ка выпьем. Ты расстроился и злишься.

Но на самом деле я вовсе не расстроился. Трудный насыщенный день, пусть даже насыщенный полной бессмыслицей, освободил меня от бездействия и успокоил совесть. После четырех рюмок кальвадоса в баре при отеле я спал без задних ног.

Утром мы встретились с мэтром Фюре и американским юристом, жутко агрессивным малым по фамилии Барбаш, как раз таким, какого и должен был выбрать Кантабиле. Кантабиле там просто лопался от удовольствия. Он пообещал доставить меня и доказательство — теперь я понял, почему он так бесился из-за номерка, — и вот они мы, все, как договорено, все, как полагается. Продюсеры «Кальдофредо» уже знали, что некий Чарльз Ситрин, сочинивший шедшего на Бродвее «Фон Тренка», позднее успешно экранизированного, претендует на авторство сюжета, по которому отснята их всемирная сенсация. На встречу с нами они отрядили пару выпускников Гарвардской школы бизнеса. Бедняга Стронсон, сидевший за решеткой в Майами, и близко не мог с ними сравниться. В офисе Барбаша нас ждали два аккуратных, обходительных, сдержанных, совершенно лысых и очень решительных молодых человека.

— Джентльмены, вы имеете все полномочия для переговоров?

— Последнее слово остается за нашим руководством.

— Раз решают они, тогда тащите своих шефов сюда. Почему мы должны терять время? — заявил Кантабиле.

— Полегче, полегче, — попросил Барбаш.

— Ситрин поважнее вашего чертового начальства, — кипятился Кантабиле.

— Он в своем деле первый — лауреат Пулитцеровской премии, кавалер ордена Почетного легиона, друг покойного президента Кеннеди и покойного сенатора Кеннеди и покойного Фон Гумбольдта Флейшера, поэта, который был его другом и соавтором. Нечего грузить нас всяким дерьмом! Ситрин занят важными исследованиями в Мадриде. Если он смог выкроить время и приехать сюда, то и ваши паршивые тузы смогут. Он не будет размениваться на пустяки. Я здесь для того, чтобы все устроить. Играйте по правилам, или увидимся в суде.

От этих угроз ему как будто полегчало. И когда один из молодых людей подтвердил, что они наслышаны о мистере Ситрине, далеко не мирный язычок Ринальдо прошелся по растянутым в умиротворенной улыбке губам.

Мистер Барбаш взял беседу в свои руки. Держать Кантабиле в узде оказалось нелегко.

— Вот факты. Мистер Ситрин и его друг мистер Флейшер написали краткое содержание этого фильма в 1952 году. Мы готовы доказать это. А в январе 1960 года мистер Флейшер по почте отправил копию этого сценария самому себе. Это доказательство в настоящий момент находится здесь в запечатанном конверте со штемпелями и квитанцией о вручении.

— Давайте отправимся в американское посольство и вскроем конверт при свидетелях, — предложил Кантабиле. — И пусть ваше начальство оторвет от стульев задницу и прибудет на площадь Согласия.

— Вы смотрели фильм «Кальдофредо»? — спросил меня Барбаш.

— Да, вчера вечером. Мистер Отуэй сыграл замечательно.

— Имеется ли у этого фильма сходство с сюжетом, написанным вами и мистером Флейшером?

Только теперь я заметил стенографистку, примостившуюся в углу на трехногом стульчике. Тень судьи Урбановича! Я снова стал свидетелем Ситрином.

— Ни о каком другом источнике не может быть и речи, — ответил я.

— И где же ваши парни его достали? Сперли! — заявил Кантабиле. — И теперь могут нарваться на обвинение в плагиате.

Пока конверт передавали по кругу и осматривали, у меня от страха свело живот. А что, если неуравновешенный, безумный Гумбольдт набил конверт старыми счетами или листком с рассуждением о далеком от земного предмете длиною в пятьдесят строк?

— Вы подтверждаете, — поинтересовался мэтр Фюре, — что это нераспечатанный, подлинный конверт? Это должно быть зафиксировано.