Дар Астарты - [173]

Конечно, мне не следовало сердиться на невинное животное. Но несколько недель я так много, так ужасно много работал и мои нервы так расшатались! Я сделался ребячески раздражителен; да, да, каждая безделица доводила меня до истерического бешенства. Самые мелкие неприятности превращались для меня в большие огорчения, когда я начинал думать о них…

Я взял с полки книгу и стал перелистывать ее страницы, отыскивая выдержку, которая, как нарочно, ускользала от меня. Я не мог сосредоточиться на своем деле и невольно думал о Джеке.

Теперь мне стало казаться, что бедный пес за последнее время пережил невеселые дни. Я часто толкал и бил его без всякого повода. Да я очень часто бил его.

Вот и недавно… кажется, третьего дня, я ударил Джека тяжелой тростью и бил его, пока совсем не оглушил. Бедный пес! Плохо жилось ему в последнее время. Но прежде я хорошо обращался с ним и никогда не выходил из себя. Все эта работа! Я скоро окончу ее и тогда буду лучше обходиться с ним. А все-таки ему жилось плохо…

И вдруг мне стало страшно жалко Джека. Я отложил книгу и пошел к нему, чтобы погладить и приласкать его. Но когда я позвал мою собаку, Джек вздрогнул и спрятался под большое кресло. Я постарался ласково вызвать его, но он не шевелился, сидел скорчившись, поджав хвост, опустив уши.

Его недоверие почему-то снова взбесило меня. Я выбранил Джека и нагнулся к нему с кочергой, потом открыл дверь кабинета и выходную дверь, продолжая кричать. Я не мог успокоиться, не мог замолчать… Джек, наконец, выскочил из своего убежища и бросился на улицу. Я все еще держал кочергу и, когда Джек выбегал из выходной двери, швырнул ее в него. Она ударилась о косяк двери и расщепила деревянную обшивку. А Джек… Джек, перескакивая через порог, обернулся, и я увидел его злобно оскаленные белые зубы.

Я закрыл дверь, вернулся в кабинет, но не мог больше работать. И странное дело, я все время думал о том, как блеснули зубы Джека. Мне представлялось выражение глаз собаки, которое соответствовало зловещему искривлению ее губ, и картина, которую рисовало мое воображение, совсем завладела мной.

Я пробовал привести свой ум в порядок, направить мысли на работу, но это было выше моих сил. Едва успел я написать несколько плохо обдуманных слов, как перед моими глазами бумага расплылась в странное пятно, на котором выступила грозная морда Джека.

Нет, положительно я не мог работать и решил освежить голову, погуляв перед сном.

Я взял шляпу, трость и пошел в выходу. Разбитый косяк двери попался мне на глава.

— Немудрено, что он меня ненавидит, — подумалось мне. — Бедный песик! — Но в ту же секунду я вспомнил его блестящие зубы и громко вскрикнул. — Скалиться на меня? О, я убью его, убью!

Стояла тихая, бесшумная, безветренная ночь. Почти полная луна превращала все в мир черных теней и белого света. Церковные часы пробили два. Я не думал, что так поздно.

Сделав шагов пятьдесят по дороге, я вдруг услышал позади себя легкий шум лап Джека. Я обернулся, позвал его. Он был шагах в трех от меня, но я не мог заставить его подойти поближе. И вот в тени, падавшей от живой изгороди, я увидел еще двух собак.

Не обратив на них внимания, я пошел дальше, думая о своей работе, но вскоре заметил, что тихие шаги стали гораздо слышнее, гораздо громче. Я обернулся и увидел, что за мной идут около десяти собак, по большей части худых, жалких, голодных.

Я остановился; они тоже остановились и смотрели на меня, смотрели, не отрывая глаз; мой Джек был впереди всех. И вот, пока мы стояли, я заметил, что полуголодная дворняжка скользнула через отверстие в изгороди и стала рядом с другими собаками. Она не смотрела ни вправо, ни влево, не двигалась и не спускала с меня глаз. И мне почудилось, что все эти собаки задумали что-то и теперь исполняли задуманное.

На мгновение мне захотелось повернуть назад, но я решил, что нелепо бояться стаи плохо кормленых бродячих собак и пошел дальше. Когда я поворачивался, мне показалось, что все эти собаки довольны. Я решил не смотреть назад до разветвления дороги, где один путь отклоняется на запад. «Что за беда, — мысленно говорил я себе, — что за мной идут несколько собак?»

Но мои нервы натянулись… Казалось, еще немного, — и я поверну и, охваченный паникой, побегу в моему дому. Однако, я боролся с собой, я сдерживался.

Я шел вперед. Тем не менее, я внимательно прислушивался к топоту, который раздавался позади. Близ разветвления я посмотрел назад, и у меня перехватило дыхание: за мной было, по крайней мере, собак пятьдесят. Они стояли поперек дороги, прижимаясь одна к другой, беззвучные и неподвижные. Что-то ужасное было в этом полном молчании и неподвижности. Они ждали. Чего? Вероятно, хотели видеть, что я сделаю дальше.

А впереди всех по-прежнему держался Джек; он стоял окаменелый, как статуя, и не спускал с меня глаз. В его пристальном, неподвижном взгляде не было ни страха, ни гнева, ни удовольствия: он просто ждал.

— Джек, — позвал я его. Ни один мускул собаки не пошевелился.

Я перевел глаза на других собак. Среди стаи я узнавал псов, которых иногда видал в деревне: черного ретривера оружейника, терьера бакалейщика. Но больше всего было каких-то собак неизвестной породы, ублюдков. Мысленно я назвал их «бездомными париями» и задал себе вопрос: где же они ютились до этой ночи?