Дао дэ цзин (Трактат о пути и доблести) - [8]

§ 64

Вообще-то он спокоен и легко ко всему относится. Внешне не проявляется, но полон замыслов. Хрупок и легко поддается. Слаб и как бы рассеян. За него никак не взяться. Его не привести в порядок, потому что он не беспорядочен. Дерево в обхват начинается с тонкой былинки. Башня в девять ярусов возводится из горстки земли. Путь в тысячу ли начинается с первого шага. Только вот никак не получается найти это самое начало: кажется, схватил, а в руках — ничего. Поэтому мудрец ни за что и не берется, чтобы не понести ущерба; ни за чем не гонится, чтобы не остаться с пустыми руками. В народе ведь постоянно что-нибудь затевают, но обычно перед самым завершением все рушится. Потому что окончание требует не меньшего внимания, чем начало, — тогда и дело сладится. Так что мудрец больше всего желает ничего не желать и не ценит того, что достается с трудом. Он учится ничему не учиться, обращает внимание на то, мимо чего другие проходят, и держится пути, которым идут вещи сами по себе. И ни во что не вмешивается.

§ 65

В старину те, кто был искусен в дао, не просвещали народ, а оставляли его в счастливом неведении. Народом трудно править, когда у него много знаний. Поэтому когда страной правят с помощью знаний, это беда для страны. Когда же страной правят без участия острых умов, это для нее благотворно. Кто понимает эти вещи, склоняется к более разумной альтернативе, и если он постоянно ее придерживается, он, можно сказать, овладевает таинственной силой. Эта таинственная сила — дэ, глубочайшая, удаленнейшая. Но вещи тянутся к ней и, когда достигают — во всем ей покорны.

§ 66

Реки и моря способны заполнить любое ущелье потому, что они охотно текут вниз. Так и мудрец: желая возвыситься над людьми, он должен в речах ставить себя ниже всех; желая быть впереди народа, он должен ставить себя позади других. Тогда народ, видя его наверху, особо не возражает; обнаруживая его впереди, особо не огорчается. Напротив, все в Поднебесной радуются его успехам и вполне им довольны. Это потому, что он ни с кем не соперничает, — и в Поднебесной, таким образом, ему нет соперников.

§ 67

Даже если вся Поднебесная назовет меня великим, я таковым себя не сочту. Именно потому, что сам себя таким не считаю, могу достичь величия. Если же представить, что я приму это величание, — много ли времени пройдет, прежде чем от этой славы ничего не останется? У меня только три сокровища, которыми я дорожу и никогда с ними не расстанусь: первое — отеческая любовь; второе — умеренность; третье — нежелание первенства в Поднебесной, Любовь придает храбрость, умеренность дает возможность быть щедрым, отказ от первенства — власть над вещами. Так что даже при утрате любви остается храбрость, при утрате умеренности — широта, при потере скромности — первенство. И даже если грозит смерть, присутствие любви всякое сражение завершит победой, а всякую привязанность оставит прочной. Этому помогает само небо, поскольку и ему присуща отеческая любовь.

§ 68

Кто умеет служить — не воинствен; кто умеет сражаться— не гневен; кто умеет побеждать — не самоуверен; кто умеет привлечь людей — никогда не выказывает своего превосходства. Все это называется умением добиваться своего без борьбы, или еще — умелостью в обращении с людьми. Это также можно назвать партнерством с самим небом. Этим владели в совершенстве только в древности.

§ 69

По поводу воинского дела говорится так: надо чувствовать себя не хозяином, а гостем; лучше отступить на шаг, чем первым ступить вперед на полшага. Это называют: действовать как бы бездействием. Нужно захватывать, не прикасаясь к телу противника, атаковать, как если бы в руках не было никакого оружия, занимать позицию так, как будто противника вовсе не существует. Нет ничего страшнее недооценки противника! Недооценка противника равноценна утрате всех своих преимуществ. Нужно как можно дольше избегать прямого вооруженного столкновения, потому что побеждает тот, у кого больше выдержки.

§ 70

То что я говорю, легко понять, еще легче — выполнить. Но в Поднебесной никто этого не понимает и не делает. У всякой речи есть резон, как у любого дела — побуждение. Невежество сохраняется не оттого, что я толкую о чем-то непонятном, — просто мало желающих слушать. Тем не менее знание мое все равно драгоценно! Таков удел мудреца: в простом одеянии, но с великим сокровищем за пазухой.

§ 71

Знание собственного незнания — это прекрасно. Ужасно же «знание» невежды. Потому что знающий, что он болен, — на пути к выздоровлению. Таков мудрец — выздоравливает потому, что сознает что болен. Только поэтому.

§ 72

Когда народ перестает бояться власти, приходится браться за него по-настоящему. Но тогда у него пропадает привязанность к обжитым местам и забота о собственном потомстве. С ним никто не считается, и он ни о ком не заботится. Поэтому мудрец дает о себе знать, но себя не оказывает; старается возбудить к себе любовь, но не превозносится. Он занят не далеко идущими планами, а тем, что под рукой.

§ 73

Когда допускают свободу действий, это обязательно кончается разбоем; когда ее решительно пресекают, — устанавливается довольно скучный порядок. И в том, и в другом состоянии общества есть преимущества и недостатки. Никогда неизвестно заранее, что именно ненавистно небу. Поэтому мудрец считает эту дилемму трудноразрешимой. Вообще говоря, путь неба — побеждать без борьбы, получать отклик на невысказанные пожелания, принимать приходящих без приглашения и осуществлять планы, никем не задуманные. Но небо — это небо: сеть огромная и хотя и редкая, но охватывающая всех без исключения.