Данте - [23]

Был Данте одинок в интересе к античному? Или этот интерес разделялся многими? Для характеристики ранней культуры коммун — вопрос огромного значения. Мы видели, что первое содержание коммунальной культуры дали ереси. Ереси одни несли руководящую идеологию. Не было никакой другой, когда в городах появились ереси. Не было литературы, не было науки, не было философии. Ересь заменяла все. И мы тоже видели — у каждого класса была ересь, соответствующая его социальному бытию. А если это была та же самая ересь, то каждый класс подхватывал и культивировал, как нужную ему идеологию, одну какую-нибудь ее сторону.

Каково должно было быть отношение людей еретической идеологии к классическому миру? Классический мир являлся неученому сознанию в двух реальных представлениях: в городе Риме, папской резиденции, ненавистном гнезде ортодоксализма, и в латинском языке, скрывающем от верующих слова Священного писания, живого источника живой еретической религии. Классицизм с точки зрения еретической коммунальной культуры представлялся поэтому ненужным и, пожалуй, вредным. Боккаччо, анализируя мотивы, заставившие Данте избрать для «Комедии» итальянский язык, замечает: «Вторым его соображением было такое: он видел, что изучение классиков (i liberali studii) всеми заброшено, и больше всего государями и прочими власть имущими, которые обыкновенно покровительствовали поэтическим трудам, и что поэтому божественные произведения Вергилия и других высоких поэтов не только не пользовались должным признанием, но находились, можно сказать, в пренебрежении у большинства».

Это было совершенно точно. Если мы вспомним, чем была культура при дворе Фридриха II и Манфреда, культура при дворах первых тиранов итальянского Севера, то мы должны будем признать, что классические увлечения были им совершенно чужды. Провансальские влияния, т. е. влияния людей, эмигрировавших из только что разгромленного за альбигойскую ересь[10] культурнейшего края, определяли ее преимущественно. Провансальские поэты уже в первой половине XIII века бродили по всей Италии. Их было много в Савойе, в Луниджане у Маласпина, в Монферрате у маркиза Бонифацио, в Ферраре у д'Эсте. Им «улыбался» в Вероне между двумя кровавыми деяниями свирепый Эццелино да Романо. Поэзия, выросшая в подражание провансальцам, была всего меньше классической. И самый dolce stil nuovo во Флоренции вдохновлялся какими угодно мотивами, только не классическими. Он был поэзией еретиков, у которых классики были «в пренебрежении». И Данте, пока не попали к нему в руки «утешители», Боэций и Цицеронов «Лелий», не чувствовал к древности никакого интереса. И мы знаем, как смотрели на древность лучшие его друзья, Гвидо и Чино, еретики оба. Когда отец Гвидо спрашивает у Данте в аду, почему с ним нет его друга, поэт отвечает, что он пришел не сам, что его привел Вергилий. И прибавляет:

Forse cui Guido vostro ebbe a disdegno.

(Быть может, Гвидо ваш его не почитал.)

Вот это disdegno к Вергилию, и классикам, пренебрежение, о котором говорил Боккаччо, и есть типичное отношение еретиков к классическому миру. Чино дал выход однородным настроениям в сонете:

К чему, о гордый Рим, законов столько,

Сенаторов, плебеев…

Что же означало, что Данте, преодолевая элементарные трудности, — мы знаем, вплоть до грамматики, — сознательно захотел овладеть поэтическим наследием Рима и овладел им? Это могло означать только одно: что культурное господство еретического мироощущения приходило к концу и что люди с более острым взглядом искали других идеалов. Ведь Данте принадлежал к той же социальной группе, что и Гвидо, что и Чино. Их тесная дружба делает вероятным, что Данте в юные годы в какой-то мере разделял еретические взгляды. Зрелым человеком он предстает перед нами верным сыном католической церкви, но с яркими следами свободного отношения к религии. Его мистицизм, самая мысль сделать всю церковную догматику предметом поэмы, доступной по языку любому грамотному итальянцу, не говоря уже о безжалостной расправе с целым рядом пап и высших князей церкви, корчащихся у него в аду или чистилище, — все это следы еретических увлечений юных годов. Классические занятия ускорили отход от всего того, что носило резко еретический характер и помогли ему в разных областях мысли подготовить материал для свободного искания новых идеалов.

Пока в нем совершался этот перелом, в городе обострилась классовая борьба. Гвельфская буржуазия под двойной угрозой — со стороны дворян, требующих доли во власти и не признающих никакого закона, и со стороны широких групп ремесленников, раздраженных оттеснением от власти, — прибегла к обычному приему. Она отколола от ремесленников ее верхушку, пять средних цехов, и с их помощью провела «Установления справедливости». Дворяне были разгромлены и низы ремесленничества приведены к покорности.

Данте не принимал никакого участия в этих событиях. Он был их жертвою, ибо принадлежал к дворянству. Но именно потому, что он не проявлял интереса к политике, репрессии, проводившиеся против дворянства, его не коснулись.

Он жил своей жизнью, заводил дружбу, завязывал знакомства и продолжал учиться. И развлекался и грешил.