Данилушка - [4]

* * *

Славные места есть на Волге для уженья рыбы. Данило и все старшие братья Данилы обнаруживали в себе охотников страстных. Рыболовство было их страстью. Легкая лодчонка уносила ребят с хлыстами на целый день, и родители не боялись, что их дети могут потонуть. В этом сословии не балуют Детей. Посмотрите: мальчонка семи лет верхом на лошади отправляется за 8 верст в кабак. Здесь с бреднем ловят девчонки щук у берега; четверо босоногих, в одних рубашонках, Двухлетних и трехлетних детей ползают на самой дороге, измазались они и набили рот песком. Петюшка, сынишка старосты, один ходит по лесам, не боясь заблудиться; вон мальчуга забрался на ворота и выделывает там разные штуки; отец ему только сказал: «Сашка, оборвешься!» и пошел далее… Свобода полная процветает в этом сословии.

Знатно проводили время на Волге братья Ивановы. Даниле и во время охоты и дома, после охоты, когда кроватка качалась под ним, как лодка, в глазах рябели волны, из-за шкапа выглядывал куст или барка, и постоянно поплавок шмыгал в воду, – везде мерещилась охота в большом размере. «Вот если бы наловить рыбы, продать ее да накупить удочек, можно бы много наловить рыбы», – думал он. Но пуще всего ему хотелось половить ночью, о чем он просил отца и что ему было строго запрещено… Но что западет в голову Даниле, того ничем, бывало, не выбьешь…

Братьев он давно сманивал на охоту ночную…

Раз предприятие состоялось… Решились уйти без спросу. В одной комнате с ними спал отец; двери запирались накрепко, и потому решено было уйти в окно. Примерно все полегли… Данило чутко прислушивался к тому, как засыпал отец. Вот раздалось его сопенье… В темном углу приподнялась голова Данилы…

– Братцы, вы лежите, а я приподниму окно, – шепнул он. Нужно было удивляться терпению и осторожности Данилы.

Он по крайней мере четверть часа пробирался к окну и не сводил глаз с отца. Посмотрит на отца, на окно, потом на место, куда ступить, прислушивается к одежде своей… Отец пошевельнул головой… Данило так и окаменел на месте, даже сам не чувствует своего дыхания. Вот луна выплыла и облила полосами сквозь окно спальную… Андрюшу вдруг дернуло тыкнуть – ему стало чего-то смешно…

– А когда так, – сказал вслух, впрочем, негромко Данило, – так вот же вам!..

Он пошел смело, отодвинул окно и был таков. Отец только повернулся на другой бок. Немного погодя и братья последовали ею примеру. Ночь удалась. Рыбы наловили дети мало, но прекрасно провели ночь. Ранехонько возвратились они домой, и никто не узнал этого. Похождения ночные стали повторяться чаще и чаще… Наконец они однажды были замечены. Страшно перепугались братья, когда отец ночью поймал Данилу в самом окне за чупрын. Ночью же была и расправа…

Но на другой день, странно, отец рассудил, отчего же не пустить их ночью побаловаться, ведь не первый раз, и ребятам была объявлена свобода.

* * *

Вскоре Данило стал замечать, что в семье с ним начали обходиться как-то особенно. Мать, бывало, подойдет, погладит его по голове и вздохнет. Она никогда не целовала своих детей. Однажды он накуралесил и хоть не был парен уже месяца два, но и тут его не выпороли. Батька подарил ему два гроша в воскресный день и сказал: «Смотри, брат, копи денежку; может, и пригодится». Данило спрятал деньги; он носил их в сапоге, под ногой… Мать ему стала давать самую большую порцию за обедом, и когда братишки косились на это, она говорила им: «Ну, наедитесь еще! Данилушке надо побольше!» Часто шептались родители между собою и смотрели в то время на Данилу. Данило стал предчувствовать что-то недоброе. Не то, чтобы ребенок заметил и определил ясно и подробно все перемены обхождения; нет, а перемены сами давали себя чувствовать, и Данило, видя, что около него что-то не то, стал задумываться. Однако, если б его спросили, о чем он беспокоится, он сам не сказал бы. Ему казалось, что ему – так что-то неловко. Обстоятельства наконец стали определяться.

– Что, Данилко? ты не боишься, плут, розог? а? жаль мне тебя, Данилко, – сказал дьячок, и заметно стало для Данилы, что отец не договаривает.

– Щи да каша – еда наша; в щах силушка русская, а каша – подспорье ей. Приучайся к каше. Не всегда будешь есть, как дома кормят. А два гроша целы?

– Целы.

– Ну, вот тебе еще два, – пригодятся.

Данилушка молча взял деньги.

– Ничего, Данилушко, розги ничего, притерпишься, голубчик: не репу сеять…

– Да что ты, тятька, точно не договариваешь?

– Вишь ты, в училище хочет везти, так и не договаривает, – вставила мать.

– Ну, что ж, Данило? Как ты полагаешь? а?

– Ну, в бурсу, так в бурсу…

– А парят там, Данилко, чорт их побери, знатно…

Данило и прежде знал, что ему придется в училище ехать, и что оно от дому за триста верст, но ему представлялось, что это может случиться не раньше, как через сто лет; такие вещи, дескать, не сразу делаются.

– А чем там, тятька, секут?

– Розгами же, Данилко; только сечет-то солдат; один сечет да два держат: один за ноги да один за голову… А то, бывало, и секут-то двое… с одной стороны да с другой стороны. Худая это штука, Данилко…

– Я убегу, тятька.

– Нет, не убежишь! Там солдат стоит у ворот.