Даниил Галицкий - [9]

Семен Олуевич суетился в соборе, расставляя дружинников плотным кольцом вокруг гроба. Справа от алтаря, у южных дверей, стояла мраморная гробница. Сделал ее галицкий мастер, всем известный Николай. Когда-то такую же гробницу он выдолбил для Ярослава Осмомысла из огромной каменной глыбы. И эту сделал он же, вкладывая в нее все свое умение, — прочный получился гроб, многие века будет стоять. Не один год Николай обтесывал неподатливую, твердую глыбу, и неизвестно было, для кого эта каменная постель приготовлена. Князю Роману пришлось лечь в нее на вечный покой, С трех сторон гробница украшена фигурами, высеченными из камня. И так искусно нанесена позолота, что казалось, будто эти узоры не человеком сделаны, а сами выросли на камне.

Гробницу поставили на возвышении в центре собора. Каждый, кто смотрел на Романа; не верил, что перед ним покойник, — казалось, уснул князь, утомленный походом, лег отдохнуть, не раздеваясь. Ой ты, буй Роман Мстиславич, лежишь в своем боевом одеянии. Твои непослушные черные кудри причесаны чужой рукой. Лежишь ты в кольчуге, воин русский храбрый, и меч у пояса, как перед боем.

Уже в соборе полно людей, но тишина стоит такая, будто и нет здесь никого; разговаривают шепотом, и монах на клиросе Евангелие читает чуть слышно.

— Мамо! — вдруг раздается в напряженной тишине голос Данилки. — А где отец? Мне сказали, что он здесь. — И ребенок начал карабкаться по ступенькам на возвышение.

Мальчик, заглянув в гробницу, застыл — там лежит его отец. Даниил смотрел то на отца, то на мать, кусал губы, закрывал глаза, но слезы все же сдержал. Мирослав учил его, что мужчины не плачут, что воину стыдно проливать слезы.

— Посмотри, — прошептал Семен Олуевич Мирославу, — такой маленький — и не плачет.

— Будет храбрым воином, — ответил Мирослав.

Из алтаря вышел епископ, за ним священники, и началась служба. В переполненном соборе было душно, и когда густо закадили ладаном, показалось, будто дышать стало легче. Всю службу Мария стояла неподвижно и смотрела на мужа, только время от времени наклонялась к Данилке, еще крепче прижимала к себе оцепеневшего мальчика. А он, увидев мертвого отца, не проронил ни слова.

Когда пропели «вечную память», молодая вдова не выдержала и заголосила на весь собор. Она уже не видела, как закрыли гробницу, — припав к ступенькам, Мария рыдала, никого не узнавая. Возле нее неотлучно была Светозара. Мирослав, поговорив с сотским, которому было поручено следить за порядком во дворе, подошел к Марии.

— Тяжко тебе, знаю, слезы горе утоляют…

Затуманенными глазами глянула она на Мирослава. В этот миг Семен подвел к ней Данилку. Мальчик испуганно оглядывался, дернул руку, вырвался и побежал к гробнице, приник к ней. Семен сказал Марии:

— Решается судьба твоя и детей твоих. Возьми сына за руку. Сейчас присягать ему будут.

От собора до княжеского дома и дальше, до самой каменной стены, площадь была до отказа заполнена людьми. Выходившие из собора проталкивались в стороны, ибо перед входом в собор расположилось войско. В первых рядах стояли вооруженные дружинники. В правой руке они держали копья, в левой — щиты; мечи у пояса. Их сильные тела прикрывали кольчуги, на головах сверкали под солнечными лучами шеломы. У многих шеломы закрывали переносье, и от этого лица казались еще более суровыми.

За дружинниками стояли мечники и лучники — пешее войско, смерды княжеские и боярские. Мечники были со своим оружием: в руках держали копья и щиты, а на поясе — мечи. Лучники-стрельцы держали в руках луки, за спиной у них висели колчаны со стрелами. Кроме луков, у них были и мечи: всяко в бою случается, стрел не хватит — руби врага мечом.

Как только вышли из собора и спустились с крыльца, Глеб Зеремеевич, оглядываясь, шепнул Судиславу:

— Сила! Ничего не сможем сделать. Ты говорил, что на похоронах свернем шеи всем Романовым псам, а их видишь сколько! А где наши?

Судислав, не поворачивая головы, процедил одно слово: «Молчи!» — и больно наступил на ногу Глебу, будто камнем с размаху ударил. «Беда с этим болтуном Глебом, язык у него как помело. В такой тесноте и не заметишь, как подслушают, а он, глупец, разболтался!» Судислав видел — все произошло очень быстро и с похоронами поспешили: хитер Мирослав! Судислав даже задрожал: «Подожди, и хитрости твои не помогут, снова будет по-нашему, мы всех волыняков, приведенных Романом, истребим мечом». Не смог удержаться Судислав — ехидно улыбнулся в бороду от мысли, что удастся обуздать волынских бояр. Едва не вырвалось вслух оскорбительное для этих пришлых: «Оборванцы!» Еще бы — привел их сюда Роман, пораздарил им лучшие земли с оселищами, а старых бояр — кого на виселицу, а кого в застенок, под меч. Подождите!

Глеб Зеремеевич сжался от боли, притих и спрятался за спиной Судислава.

За войском толпились горожане, смерды, закупы, изгои, холопы. Все пришли сегодня сюда. Словно растревоженный пчелиный рой, сегодня гудит подворье княжеского города.

Твердохлеб обрадовался, найдя в толпе Смеливца. Теперь, чтобы не потеряться, они держались плечом к плечу.

— О, все уже выходят, смотри, Смеливец! — крикнул Твердохлеб и кивнул на дверь, откуда Мирослав вел за руку Данилку.