Даниил Галицкий - [16]

Долго сидели Ольга и Роксана. Уже давно уснул Твердохлеб, скоро и рассвет забрезжит, а они все никак не наговорятся. Ольга гладила дочь по голове, прижимала к груди, шептала горячие материнские слова:

— Береги себя, Роксана, смотри, чтоб и тебе плохо не было, когда они между собой ссориться станут.

— Боюсь я. Страшно мне в княжеском дворе, мамочка. А княгиня не хочет отпускать.

4

Такая уж у князя Романа угрюмая, неприветливая жена. Уродилась нелюдимой. Карие глаза чернеют под густыми бровями, как осенняя ночь, пронизывают холодным взглядом. И губы всегда сжаты, редко на них играет улыбка. Только на охоте вспыхивали золотистые искры в прищуренных глазах Марии и щеки пылали огнем — яростно рвалась она туда, где охотились на диких кабанов. Рука у княгини была твердая, метко пускала она рогатину. Случалось, и в походы вместе с мужем ходила. Своим присутствием она не обременяла воинов. Мария ни разу не пожаловалась на тяготы походной жизни. Роман разрешал ей ехать с войском, надеясь втайне, что она хоть в походе повеселеет. А она и впрямь оживлялась. Дома не чувствовала себя такой уверенной, как в походах. Бодрым становился взгляд, порывистыми были движения; как вихрь, скакала на коне, неугомонно мчалась вперед и вперед. В такие минуты радовалось сердце Романа. Думал он, что степные ветры рассеяли печаль Марии. Но возвращались домой — и снова она предавалась унынию.

— Ну почему ты все молчишь? — ласкал ее Роман, щекотал жесткой бородой.

А она смотрела на него грустными глазами и виновато отвечала:

— Такая уж я есть, не сердись на меня, — и прижималась к нему.

Сжимая ее в объятиях, Роман шутил:

— А я снежинку мою растоплю огнем!

Похоронив мужа, Мария стала еще молчаливее. Но Мирослав скоро начал замечать, что ее молчаливость обратилась в твердость, и обрадовался этому: большая помощь будет во всех делах, не придется лишние силы тратить, чтобы подбадривать ее. Значит, и детей она воспитает, и наглым обидчикам ответит. А врагов — много.

…Всего лишь несколько месяцев прошло после смерти Романа, а сколько неприятностей пришлось пережить! Еще круче заварились княжеские усобицы. Разгорелись глаза на Галич и у черниговских князей, и у киевского князя Рюрика. Черниговские князья со своим войском до самого Галича добрались, вместе с Рюриком шли. Прогнали их отсюда, но разве не появится кто-нибудь другой? Во все стороны надо зорко смотреть, ибо не так страшны пришельцы из других русских княжеств, как опасны свои вельможные галицкие бояре, продававшие Русскую землю чужеземцам.

Мирослав переселился в княжеские палаты, ближе к княжичам. Чувствовал, что без Романа, им, волынцам, следует еще теснее сплотиться. Он разговаривал с Семеном Олуевичем, с Василием Гавриловичем — они часто собирались в гриднице, куда приходила и Мария с Данилкой. Но мальчик не любил долго сидеть возле матери — ему хотелось бегать, что-нибудь делать. Как только отпускала его Мария, он, обрадованный, вырывался во двор к детям и вместе с ними ветром носился, заглядывая во все уголки галицкой крепости.

Сколько раз Семен Олуевич жаловался на Марию своей дочери Светозаре. А Светозара возражала ему:

— Чего ты, отец, хочешь от нее? Она же не воин, не дружинник. С ними ты и меду выпьешь, и развеселишься, а с ней и слов не находишь. А я привыкла к ней, вижу, что надумала она хорошее: «С галицкими боярами, говорит, надо круто обращаться».

…Вечером Мария позвала к себе Светозару. Дети давно уже спали в своей опочивальне. Тускло мерцали восковые свечи, в полумраке скрывались стены, в темном углу чернела кровать. Мария полулежала, облокотившись на подушку.

— Ноет мое сердце, Светозара. Не знаю, к кому свою голову клонить. Злые люди вокруг. Кому поведать о своем горе?

Она умолкла и заплакала. Светозара вскочила со скамьи и стала на колени у кровати.

— Прости меня, Светозара. Может быть, плохое и о тебе подумала. Печалюсь я о князе. А тут еще и другое горе у меня… После похорон князя подошел ко мне один человек и рассказал, что близкие люди собираются причинить мне зло. Не хотела я об этом говорить — боязно, да уже не знаю, что и делать. Дети мои, дети! Куда мне с вами укрыться? — зарыдала она.

Взволнованная Светозара начала уговаривать ее:

— Расскажи, княгиня, какое торе сушит тебя, какое зло хотят враги причинить тебе?

Не отрывая головы от подушки, Мария, всхлипывая, рассказала, что погубить ее хотят те, что друзьями называются, — они хотят управлять Галичем без нее и княжичей.

— О ком же это у тебя такие мысли? О ком сказали тебе? Ведь самые близкие тебе бояре — Мирослав Добрынич, да отец мой, да Василий Гаврилович.

Мария молчала, а Светозара дергала ее за рукав, допытываясь:

— Ну, кто же? Кто же твои вороги?

С подсвечника на пол упала свеча. Мария задрожала, вскочила с кровати, посмотрела на окна, прижалась к Светозаре.

— Что я скажу тебе, Светозара? Говорят… — И вдруг замолчала. — Боюсь я говорить. Чудно и страшно как-то…

Светозара поняла, что Мария хочет что-то сказать, но никак не решится. Мария пряталась от нее со своими мыслями: значит, кто-то наговорил на отца Светозары, Семена Олуевича.