Дань кровью - [11]
Воихна на сей раз сказал почти все и теперь уже с ожиданием ответа посмотрел на Кантакузина. Матвей открыл глаза, доказывая этим, что он внимательно слушал, поднялся, сошел с возвышения, прошелся по зале, не говоря ни слова. Воихна тоже молча, поворачивался вслед за ним.
— Значит, ты говоришь, что Углеша отдаст мне Серры без боя? — Матвей остановился напротив кесаря.
— Несомненно. Он так же ненавидел Душана, как ненавидит его сына и вдову.
— В чем же тогда смысл твоего заговора, если ты от одного господина переходишь к другому? И только ли ненависть движет тобою и Углешей в данном случае?
— Душан тоже мне был господином, но при нем я был полноправным хозяином в своих землях, хотя мне и ненавистна была власть его. При царице же я — вассал, то есть раб ее.
Воихна замолчал, но Кантакузин уловил незавершенность мысли его и, подступив поближе, грозно взглянул на него.
— Продолжай, кесарь, я тебя слушаю.
Воихна быстро взглянул басилевсу в глаза и отступил на шаг.
— Ты прав, басилевс, я тебе еще не все сказал. Я тебе не сказал, что у меня есть маленькое условие.
Кантакузин на сей раз молчаливо ждал продолжения Воихниных речей.
— Я хочу, чтобы Драма принадлежала только мне, — взгляды собеседников пересеклись. — Как видишь, условие мое совсем ничтожное…
— А как же архонт серрский?
— Углеша как был архонтом, так им и останется. На большее он не претендует.
Понял ли Кантакузин, что слова Воихны были самым настоящим предательством, предательством интересов своего зятя и сообщника? Даже если и понял, его это мало интересовало. Уж слишком лакомый кусок пирога ему предлагали. В конце концов, если бы перед ним сейчас стоял не Воихна, а Углеша, не говорил ли бы последний в этой ситуации в первую очередь о себе? И не думал ли его отец, Иоанн Кантакузин, в первую очередь о своем благе, узурпируя власть и провозглашая себя императором Иоанном VI? Не о себе ли заботился он сам, Матвей, когда настоял на том, чтобы отец провозгласил его своим помощником и соправителем — басилевсом? Поэтому Кантакузин не стал больше допытываться у Воихны о всех его намерениях. Лицо его смягчилось. Он понимал, что, если кесарь явился к нему с таким предложением, он предусмотрел все.
— И когда же ты хочешь, чтобы я выступил тебе на помощь?
— Как можно скорее. В данном случае время пока наш союзник.
— Хорошо. — Кантакузин снова прошелся по зале, раздумывая. — Мне нужно тридцать дней, чтобы собрать свое войско и чтобы подоспело по моей просьбе войско зятя моего, султана Орхана. Через тридцать дней жди меня в Серрах.
— Только еще одна маленькая просьба, басилевс, — просиял Воихна. — Когда будешь готов, уведоми меня заранее, ибо мне еще нужно будет оповестить Углешу.
— Хорошо, — согласился Кантакузин.
Заговор вступил в силу. Подготовка к перевороту началась. В тот же день, не теряя времени, Матвей Кантакузин послал гонцов к турецкому султану Орхану, в спешке, однако, допустив серьезнейшую ошибку — не сообщив гонцам всех вразумительных тонкостей своего дела. Были написаны и разосланы во все концы Кантакузиновых владений позывные письма с требованием к вассалам срочно собирать войско для похода и явиться к нему в город Волерен, где было постоянное место сбора, через тридцать дней. Срок такой был определен не зря — лето в полном разгаре, рожь дозревала под палящими лучами солнца, и Кантакузин рассчитывал, что за эти тридцать дней жнецы успеют собрать урожай.
Гонцам, однако, долго пришлось скакать по следам султана Орхана, пока не нашли они его в небольшом прибрежном городке Абид по ту сторону пролива Дарданеллы. Для Орхана гонцы с подобной просьбой явились весьма кстати, ибо уже около двух недель ратники, собравшиеся в то время вокруг султана, просили, даже уже начинали требовать, чтобы Орхан разрешил им переправиться через пролив во Фракию и Болгарию. До трех с половиной тысяч вооруженного сброда, который турки называли акинджиями, явившегося из разных уголков его державы, жаждало грабежа, насилия и пожаров. Давно им не удавалось поживиться трофеями, и их разбойничья душа начинала от безделья тосковать и от тоски беситься. Грабить же на территории Османской империи им было запрещено под страхом смертной казни. Вот тут и подоспели посланцы Кантакузина, свояка султана. Бегло прочитав его хрисовулю, султан искренне обрадовался. Не поняв из письма, для чего Матвею нужно было войско, он решил, что целью нового похода был грабеж земель Палеолога. А для грабежа лучшего войска, чем то, которое было у него сейчас под рукой, и не найти. Таким образом, Орхан одним выстрелом хотел убить сразу двух зайцев — отделаться от надоевшего ему сброда и не оставить без ответа просьбу Кантакузина.
Султан вызвал к себе санджакбега[9] Омера-пашу. Местный управитель, дрожа от страха, не зная, чем вызвано приглашение к повелителю, тотчас же явился. Как и положено по ритуалу, поцеловав падишаху ногу, обутую в красный сафьянный сапог, санджакбег поднялся, но спину разогнуть не посмел. Так, согбенный, он и выслушал речь султана.
