Дамы и господа - [3]

— Вы взгляните, Аврора Карловна, на мое приобре­тение, — поводя веером в сторону Мари, говорила своей собеседнице хозяйка дома. — Чем не истуканша? Как раздражает меня ее вечно кислое выражение лица.

— Полноте, княгиня, — примирительно отвечала гос­пожа Демидова, уже наслышанная о привезенной из Фран­ции девушке. — Примите во внимание, каково ей жилось в сиротстве и недостатках. Такое не проходит даром! Она обвыкнется — вот увидите.

— «Обвыкнется», — повторила Бетси. — Да вы только представьте, моя дорогая, какая это обуза!

С треском сложив веер и пристукнув им по руке, затя­нутой в перчатку, она продолжила:

— Ей двадцать первый год — не первой молодости, знаете ли. Приданого никакого.

В глазах Демидовой мелькнула усмешка, и Бетси, пожав обнаженными плечами, сказала:

— Разумеется, я могла бы за ней что-то дать. Так, по-родственному… Не век же мне любоваться на ее унылое лицо. Но что делать — я сама виновата. Ах, как надо продумывать последствия своих поступков, прежде чем идти на поводу у сердца! Впрочем, Бог с ней! Как ваш сын, дорогая? Мне все время хотелось спросить об нем, да пустяки отвлекали. Я слышала, что Павел опять что-то натворил в Париже. Ах, молодость, молодость! Говорят, вы собираетесь к нему? Право, очень кстати — лучше, чем вы, на него никто не подействует.

Бетси тараторила не умолкая. Улучив момент, Демидова сказала спокойным голосом, улыбаясь:

— Все тревоги, слава Богу, позади. Но я действительно на будущей неделе собираюсь к сыну. Соскучилась и о нем, и о Париже.

Сославшись на головную боль, Аврора Карловна вско­рости покинула особняк Барятинских.

По дороге домой на Большую Морскую Демидова ло­вила себя на том, что возвращается мыслью к княжне-бес­приданнице, казалось бы, самому незаметному персонажу на, как всегда, великолепном балу.

Причина интереса к этой Золушке была Демидовой ясна. Глядя на нее, она вспомнила собственную молодость, то, как оказалась в блистательном Петербурге, такая же бесприданница, нелепо, по столичным меркам, одетая, сби­тая с толку множеством расфранченных мужчин и похожих на диковинные оранжерейные цветы женщин.

Аврора прекрасно понимала, что единственной приман­кой для женихов была ее красота. Ее угнетало сознание, что все вокруг видят: ей очень нужно выйти замуж, разборчи­вой она не будет и примет предложение любого, кто сможет ее более или менее достойно обеспечить. Унизительность такого положения забыть невозможно, сколько лет ни прой­дет. Однако надо выглядеть веселой и всем довольной.

Никого не интересовало, что на сердце у девушки, недавно появившейся в Петербурге. Никто не знал, что несколько лет назад, буквально перед свадьбой, умер жених Авроры — ее первая горячая любовь. Так и не став женой, она словно оплакивала свое вдовство, прожив несколько лет в уединении, там, где умер любимый.

Конечно, это было неразумно. Время летело неумолимо. Вот ей уже двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… Но красота ее не меркла. Поэты изощрялись в дифирамбах: «С твоим явлением, Аврора, бежала тень с угрюмых лиц». Но где же, где же «он»?

…Дверь кареты распахнулась.

— Ваше сиятельство, пожалуйте.

Слуга Семен, осанистый старик в нарядной ливрее, поч­тительно склонился. Глотнув сырого воздуха, Аврора чуть подобрала пышную юбку и ступила в тепло и свет своего нарядного особняка.

В вестибюле стояли снесенные сверху баулы. Не останав­ливаясь возле них, она, подойдя к лестнице, обернулась:

— Писем нет, Семен?

— Никак нет… — И тут же по-свойски добавил: — Да какие письма, помилуйте! И на что их писать? Они небось думают: маменька вот-вот самолично прибудут.

— И то правда! — радостно отозвалась Аврора и пошла к себе наверх.

* * *

Однажды на исходе мая, когда в Петербурге настало время белых ночей, Барятинские возвращались с бала, уст­роенного под конец сезона Белосельскими-Белозерскими.

Кавалеры приглашали Бетси наперебой, почти ни одного танца она не пропустила и, оказавшись в карете, почувство­вала ужасную усталость, на что и пожаловалась мужу.

— Ничего, сударыни, еще успеете отдохнуть, а мне по­спать, похоже, не удастся. Пораньше надо в полк, — сказал Барятинский.

Бетси задело, что муж ответил ей, глядя на Мари, ко­торая, прикрыв глаза, сидела в углу кареты. Не обращая внимания на ее утомленный вид, Бетси заговорила:

— Долго ли мне придется вывозить вас без всякой пользы? Не думайте, я заметила, как вы прятались за спины других, лишь бы не танцевать… Нет, каково, а? — обернулась она к мужу.

Тот молчал, смущенный бесцеремонностью жены, — та­кой разговор не следовало начинать при нем.

— Вы бы еще веером прикрылись! — не унималась Бет­си. — Я видела, как вас лорнировал молодой Паткуль, даже подходил к вам, верно, не без намерений. Вы же не сказали и двух слов. Дикарка! C'est le mauvais ton — это дурной тон! Если так пойдет дальше, я предрекаю вам полный крах.

Мари молчала. Возникла пауза. Чтобы жена вновь не принялась за свое, Барятинский, взглянув в окно, весело сказал:

— Скоро будем дома. Посмотрите, Мари, — Аничков мост! А кстати, знаете ли вы, милые дамы, забавную исто­рию с конями барона Клодта? Одно время об этом много говорили и смеялись, но барон мне рассказывал лично. Так что можно верить. Как-то раз он действительно скакал по Петербургу наперегонки с покойным государем Николаем Павловичем.