Дамская комната - [45]

— Тем лучше для него, — пробормотала Флори.

Вечер окончился без происшествий. Флори долго беседовала с Лодиной о Кларанс, затем завязался общий разговор. Говорили о возвращении армии вместе с королем из святой земли, об Арно, королевском атташе, о делах, в которых в ближайшие месяцы ожидается большая активность.

Гости разошлись.

— Я так рад видеть вас снова с нами, — шепнул Бертран на ухо сестре.

Закрыв за собой дверь своей новой комнаты, Флори подошла к кроватке, поставленной в ногах ее постели, где спала Агнес, и расплакалась. Она плакала о своем прошлом, о сгубленной молодости, об этом возвращении, которое поднимало столько теней и проходило не так гладко, как ей хотелось надеяться, от счастливого сознания того, что ее любят несмотря ни на что, наконец, от удивления тому, как сплотилась вокруг нее семья. Заснула она очень поздно, так и не поняв, взяла ли печаль в ее сердце верх над удовлетворением, ее желание приободриться над горечью.

На следующий день она отправилась с матерью на улицу Сен-Дени, где по-прежнему жила Марг Тайефер.

Париж с его серо-розовым светом, с высокими домами под островерхими крышами, с оживленностью его торговых улиц, с мостами, бурлящими людьми площадями одновременно взволновал и оглушил Флори.

— Я отвыкла от такого движения, — призналась она. — Как и любую женщину из нашей провинции, меня пугает такое скопление людей!

— Но вы же родились на берегах Сены, дочка, и я уверена, что не пройдет и двух дней, как вы ко всему этому привыкнете и не будете сокрушаться по этому поводу!

Хотя Флори и думала рассказать Матильде об авансах, которые ей делал Бернар Фортье, она от этой мысли отказалась. Сутолока улиц к этому не располагала.

Продолжавшая безвыездно жить в своем плохо ухоженном доме, среди полуразрушенной мебели и беспорядка печальных подушек, бабушка Марг показалась Флори скорее как-то сжавшейся, чем заметно изменившейся. Вся съежившаяся вокруг угадывавшегося под истонченной кожей скелета, этого каркаса из холодных костей, старуха вызывала впечатление крайней дряхлости. Если лицо ее и не было слишком изрезано морщинами и благодаря цвету кожи, свойственному блондинкам, казалось еще свежим, несмотря на ее немощь, то ее волосы стали редкими, а какие-то неприятные коричневатые пятна, начавшие появляться уже много лет назад на лице и руках, увеличились и делали ее безобразной. Одни лишь синие глаза сохраняли свою привычную ясность.

— Я уж больше и не надеялась, внученька, когда-нибудь вас увидеть.

По ее щекам катились слезы. Какая часть их вызывалась волнением и какая просто дряхлостью?

— Я часто спрашиваю себя, почему я так задержалась на земле, дитя мое! Давно следовало умереть, прежде чем прийти в такое жалкое состояние… Подумайте только: осенью мне будет восемьдесят восемь! Как мне кажется, наш Господь Бог просто забыл забрать меня отсюда!

Она взяла руки Флори и поцеловала их.

— Спасибо, спасибо за то, что навестили!

Обе женщины покинули ее. Им не пришлось парировать ожидавшихся нападок, но они были под глубоким впечатлением упадка той, которую знали такой неукротимой, такой необузданно сильной. От всего этого остались лишь жалкие следы да разум, мерцавший, как пламя выгоревшей почти до конца свечи, жалкий разум, уставший жить и жаждавший дружбы.

Флори едва не заговорила о визите отца Клютэна в Вансэй, не зная, что именно ее мать подвигла его к этому, но отказалась и от этой мысли, не ведая о том, что оставляет неудовлетворенным ее желание.

Так вернулись они на улицу Бурдоннэ, ни одна, ни другая не коснувшись предметов, занимавших их больше всего.

После завтрака, когда родители отправились на работу, Флори решила сходить на улицу Писцов. Горькое паломничество, совершить которое она считала себя обязанной.

Со времени смерти тетушки Берод дом, в котором началась ее жизнь супруги и матери, теперь переходил от одного арендатора к другому. Он входил в состав наследства Филиппа, который в силу обстоятельств не мог им заниматься, да к тому же у него хватало и других забот!

Вместе с Сюзанной, держа в своей руку Агнес, которую Флори взяла с собой в качестве защитного экрана между своим прошлым и остававшимся весьма неопределенным будущим, они прошли по Большому мосту, даже не взглянув на лавку меховщика, мимо которой лежал их путь, перешли на левый берег и наконец вышли на древнюю улицу. Флори тут же окутали запахи нового пергамента, книжных лавок и чернил, воздух в ее груди словно сделался разреженным.

— Вы меня не узнаете, мадам, как я вижу?

Ее приветствовал Рютбёф.

— Я не знал, что вы в Париже.

— Я здесь совсем недавно.

Этот свидетель ее юности также показался Флори помятым годами. Отяжелевший, плохо одетый, с виелью под мышкой, с помощью которой, видно, зарабатывал свой хлеб, он утратил свой здоровый вид, которым отличался когда-то в отрочестве. Свинцовое лицо, круги под глазами — еще не старый, но уже отмеченный временем!

— Жизнь жестока, знаете ли, мадам! Тем не менее я очень рад вас видеть.

Агнес вытянула у матери свою руку. Эта встреча ей не нравилась. Проходившие мимо люди не обращали на нее никакого внимания, за исключением лишь некоторых, поворачивавших головы в их сторону. Если Флори казалась им чужой в этом квартале, то Рютбёфа-то все слишком хорошо знали…