Дамоклов меч - [9]

Усевшись на диван, Чиун демонстративно повернулся к Римо спиной и уставился в телевизор. Все то время, что они работали в Штатах, телевизор был его первым и единственным развлечением. Римо, однако, не мог спокойно лицезреть восседающего на диване Чиуна. Чиун был корейцем – за восемьдесят, хрупкого сложения, с жидкими седыми прядями на подбородке и над воротником кимоно... В общем, место ему было на тростниковой циновке. Раньше, в старое доброе время, он и мог сидеть только на ней...

Ныне Мастер Синанджу, облаченный в безупречно сшитый костюм-тройку, не без комфорта расположился на широченном диване. Вернее, костюм был бы безупречным, если бы не одна деталь – под страхом смерти Чиун заставил портного сделать рукава на полметра длинней, чтобы прятать в них отягощенные длиннющими ногтями пальцы.

– Я же говорил тебе, что нет никаких бездомных в Америке, – соизволил наконец подать голос Чиун, скосив глаза в сторону Римо. – Америка – слишком большая и великодушная страна, чтобы позволить даже самым ничтожным жить в картонных ящиках или спать на жутких скамейках в парке.

– Я же сказал, что не желаю об этом говорить, – отрезал Римо, не поворачиваясь.

– А раньше тебе хотелось, – не унимался Чиун. – Раньше ты говорил только об этом, и ни о чем более. Целый день – и только о том, как хочется тебе помочь несчастным, у которых нет ни еды, ни крыши над головой. А я еще тогда отвечал тебе – на всем пространстве между Канадой и Мексикой ты не найдешь ни одного такого. Я просто-таки уверял тебя. Но ты, конечно, не слушал. Вместо этого ты настоял, чтобы мы приехали в этот город – помогать несуществующим людям с их придуманными тобой неприятностями.

– Тебе, – огрызнулся Римо, – ехать было вовсе не обязательно.

– Но я приехал. Вместе с тобой. И вместе с тобой бродил ночами по улицам. И никаких бездомных я там не встретил. Поэтому я вернулся в этот отель – ждать, пока ты придешь и признаешь наконец свою ошибку.

– Чего это ты там смотришь? – Римо сделал попытку переменить тему. – Снова “Три куколки-2”?

Морщины Чиуна сложились в печальную гримасу.

– Нет. Я больше их не смотрю.

– Неужели? – подивился Римо. – А мне казалось, они тебе нравятся. Они воплощают все самое великое, что есть в Америке. Не ты ли это, помнится, говорил?

– Это было раньше.

– А потом?

– Повторные показы.

– Повторные – что?

– Показы. Они показывают одно и то же, пока нормальный человеческий мозг не наполняется этим, как губка, и перестает что-либо понимать.

– Настоящие культурные американцы, – не преминул ввернуть Римо, – называют это повторной демонстрацией.

– Демонстрация. Показ. Какая тут разница? Для чего показывать по нескольку раз одну и ту же картину? Вот когда по телевизору показывали любимые мной прекрасные драмы, никаких этих повторных... показов и в помине не было.

– Да ведь твои мыльные оперы по два раза и не показывают, – ухмыльнулся Римо. – Наверное, даже там понимают – второй раз их никто не станет смотреть. Одного раза более чем достаточно. Лучше придумать какую-нибудь новую тягомотину – ее точно проглотят.

– В настоящем искусстве, – наставительно изрек Чиун, – главное внимание уделяют деталям.

– Так что ты все-таки смотришь на сей раз, папочка? – снова спросил Римо, усаживаясь рядом с Чиуном на диван.

Диван прогнулся под его весом. Римо поморщился. В последнее время он избегал даже стульев, предпочитая в качестве сиденья надежный паркетный пол. Римо сполз на ковер, и его позвоночник, выпрямившись, принял более привычное его хозяину положение.

– Сейчас, – возвестил Чиун, – я смотрю Читу Чин. Она прекрасна.

– О, Боже! – скривился Римо. На экране действительно появилось напоминавшее по цвету и фактуре целлулоид лицо патентованной телевизионной красавицы. Голосом, больше напоминавшим визг циркулярной пилы, она запела песню, от которой у Римо сразу заломило зубы.

– Она, – Чиун обратил к Римо счастливое лицо, – сейчас тоже в этом городе. Ты знаешь об этом?

– Она, как бы тебе сказать, везде. Ее по всей стране показывают.

– Великое счастье, – полуприкрыв глаза, вещал Чиун, – видеть корейскую женщину, добившуюся успеха в этой стране. Воистину Америка – земля неограниченных возможностей!

– Точно, – кивнул Римо, – если даже этой полиэтиленовой барракуде дали эфир. Про что она там воет, папочка?

– Не знаю. Я никогда не слушаю слов. Мне достаточно музыки ее голоса.

– А слова?

– Они мне не нужны. И потом, завистники все равно заставляют ее петь бессмыслицу.

– Ну уж если ты признал это, – Римо довольно осклабился, – это прогресс.

– Что ж, и я способен заметить некоторые – очень небольшие – недостатки даже такой великой страны, как Америка, – философски изрек Чиун. – Но их можно исправить. Я только что закончил свою новую поэму – в ней всего лишь одна тысяча семьдесят шесть стихов. Если люди с телевидения согласятся не пускать никому не нужную рекламу, Чита Чин вполне уложится с декламацией моей поэмы в то небольшое время, которое ей...

– Не думаю, чтобы какая-нибудь программа согласилась пустить Читу Чин с твоей поэмой вместо семичасовых новостей, папочка.

– Разумеется. Тем более что сама Чита не так важна...