Дамка хочет говорить - [9]

— Где, где облака? Выдумываешь всегда! — рассердился Андрюша.

— И не выдумываю. Мария Алексеевна говорила, что где-нибудь обязательно есть облака. И даже снег где-нибудь есть.

— Ты что кукуешь на ветру, а ну слезай! — крикнула мать. — Не прилетит. Велика радость сидеть вольной птице в темной кладовке.

Андрюша ждет. Мне, собаке, и то понятно: навсегда улетел Пиратка.

7

Привезли, привезли Марию Алексеевну!..

Но никто вокруг не радуется этому. Молча вносят ее в дом. Она не погладила нас с Тимом, даже слова на сказала. Тимка заскулил и юркнул в дом. А я почуяла: Мария Алексеевна никогда больше не выйдет из дома.

Когда близкий человек умирает — собаки воют. Так они прощаются с ним. Я завыла. Завыл Босой во дворе тети Ани, и даже Шарик присоединился к нам. Почти все собаки деревни провожали Марию Алексеевну. И люди нас не ругали. Они понимали, что мы горюем вместе с ними.

Я все посматривала на закрытую дверь. А вдруг появится Мария Алексеевна и протянет руки: «Славная моя соседушка. Как вы тут жили, милые? — скажет, знаю, все знаю. Привечали любезно моего капризулю, спасибо. Бот хлеб зачерствел, сейчас в тазике размочу!» И тут, конечно, появится Шарик. Он чуткий на подачку.

«И ты проведать пришел? — обрадуется ему Мария Алексеевна. — Ну спасибо, вижу, проголодался. Ешь».

Противно на него смотреть. Идет к Марии Алексеевне, весь дергаясь, повизгивая, притворяясь скромным и честным.

Неужели вам это нравится? Не замечаете, какой он подхалим? Ему лишь бы схватить кусок. Отбежит и тут же забудет вас. Или посмеется, мол, ловко надул. Видите, убежал! Понял, что больше не дадите.

А тут, может, придут Любушка, Андрюшка и Виталька. Хозяйка всех расцелует.

«Шарик же ворюга, не пускайте», — Виталька схватит прутик.

«Брось прутик, — укорит Мария Алексеевна. — Хороший пес, только запущенный. Не бойся, Шарик, ешь, никто тебя не тронет».

«Был бы хороший, тетя Аня не турнула бы его».

«Не турнула, сам ушел, но почему-то насовсем», — скажет Любушка.

«Не защищай, Любушка, — не вытерплю я. — Он по чужим дворам бегает. Даже имени одного не имеет. Только мы зовем его Шариком, а другие кем попало: и барином, и бродягой, и ворюгой, и злыднем».

И вдруг все-все поймет Мария Алексеевна!

«Жалуются на тебя, Шарик — скажет она. — Ты на самом деле проказник? Не верится, вроде ласковый, а?» Шарик заискивающе, не стыдясь никого, застелется вокруг Марии Алексеевны. Да, люди частенько ошибаются в собаках. Если бы я могла подсказать им!

Вместе с другими и я войду в комнату, а Виталька захочет меня прогнать.

«Пусть сидит, Дамка никому не мешает», — заступится Мария Алексеевна.

Я и вправду буду сидеть тихо, не скуля, под телевизионным столиком. Почему некоторые думают, что собаки всегда назойливы?

Будут приходить люди, рассказывать новости, радоваться, что все обошлось хорошо. А мы, собаки, мы будем охранять ее дом и не станем возле него лаять, чтобы не мешать Марии Алексеевне проверять тетради. На коленях хозяйки будет греться Тимка. И всем видом будет показывать: «Уходите, никому не отдам хозяйку». Глупенький, никто ее и не возьмет, мы рады, что твоя хозяйка вернулась.

А тут, как всегда, придет врач. И Тимка, глупый, залает на белый халат, и его закроют в другой комнате. Вот уж будет лаять, скрестись в дверь, носиться, как Бобка, по двору. А я скажу: «Не злись, Тим! Врач вылечит хозяйку».

«Щадить себя надо, — скажет врач. — Все-таки семьдесят третий год, сами понимаете». — «Милый доктор, что вы говорите. Не могу же я целый день сидеть». — «Наоборот, ходите, двигайтесь, понемножку на огороде работайте». — «Да мы вам, Мария Алексеевна, во всем поможем. И сад обработаем, и комнату уберем», — скажет Андрюша.

Потом все уйдут, и Мария Алексеевна выпустит из другой комнаты Тиму.

«А ну, подружись с Дамкой, а то у тебя совсем друзей нет».

Какой там!

«Моя хозяйка!» — «Конечно, твоя. А моя хозяюшка разве плохо тебя приняла?»

Он замолчит, глядя преданно на Марию Алексеевну.

«Давай дружить. Приходи к нам во двор, поиграем, на речку сбегаем, и Любушку с собой возьмем». — «Как я хозяйку оставлю одну?» — удивится Тимка. — «Будешь веселиться, хозяйка обрадуется. Тебе ведь скучно одному». — «Нет». — «И на улицу не хочешь?» — «Там собаки дерутся, а дома я хозяин. Захочу и тебя прогоню. — И он залает на меня. — Я комнатная собака, а ты дворняжка, уходи».

Открылась дверь. Я прыгнула на крыльцо. Вышли наша тетя Катя и Виталькина мать. Они горько плакали.

— Сколько Мария добра сделала ребятам. Пухом ей земля.

Тетя Катя плакала молча, покачивая головой. Любушка испуганно ревела: «Мама, ну, мама, насовсем, что ли, умерла?»

Люди шли и шли в дом: «Последний раз поглядеть на учительницу». И все говорили: «Ах, как жалко прекрасного человека».

На другой день возле дома Марии Алексеевны собралось много народу. Жалобно играл духовой оркестр, никто не веселился. Потом положили Марию Алексеевну в машину и тихонько повезли по всей деревне. Тимка побежал за машиной. Андрюша поймал его и запер у нас в доме.

— Мама, я тоже пойду, — просилась Любушка.

— Маленьким нельзя на кладбище. Здесь попрощалась. Запомни, дочка, Марию Алексеевну на всю жизнь… — И мать наказала Любушке, чтобы не выпускала Тимку. Мы сидели с ней на крылечке и жалели его. Он так скребся, так просился на улицу, что совсем охрип и обессилил: лег у двери — протяжно и тихо выл.