Дамка хочет говорить - [22]

Однажды Миша с Музланом шли по сухому каменистому дну. Только весной ненадолго речка бушевала от воды, неожиданно свалившейся с гор. Миша собирал камешки и показывал их отцу. Ведь по ним геологи находили полезные ископаемые. На этот раз он набрал камешков целый мешочек… Вдруг горы загудели, будто жестяные, заметался ветер, Музлан тревожно залаял.

— Чего испугался, трусишка? — пристыдил Миша собаку. Задрожала долина, и с горы в русло хлынули свирепые потоки, с грохотом ворочая валуны… Сель! Это же сель…

Миша растерялся, не зная что делать. Бросился бежать, но мутный бушующий поток подхватил его, как соломинку… Очнулся в стороне от потока. Музлан, повизгивая, тыкал мальчика широкой влажной мордой. Миша, чувствуя боль во всем теле, обнял Музлана.

…Через несколько дней Миша уезжал в интернат. Музлан, чувствуя, что расстается с другом, понуро шел рядом. Миша залез в вертолет. Музлан, не отрываясь, смотрел на друга.

— Я скоро приеду! — крикнул Миша.

Замельтешили над головой лопасти, закружились длинными тенями по земле. Миша видел, как прыгал Музлан, смотрел на вертолет…

Ребята, если вам придется побывать в Тюберготанской партии, вас встретит Музлан… Сейчас он уже стар. Весь израненный волчьими зубами, на нем нет живого места. Но он еще бдителен ночью. И обижается, когда геологи в шутку называют «пенсионером». Он по-прежнему провожает буровиков на смену — три раза в сутки: ночью и днем, в дождь и снег. И встречает со смены. Идет впереди уставших геологов. Идет чуть прихрамывая».

14

Да, теперь все внимание ему! Любушка наливает мне щи и, не поиграв со мною, не замечая, что я обижаюсь, убегает к Музлану.

— Какой большой, красивый, — ласково приговаривает. А ведь говорила, что любишь маленьких!

— Отстань, Дамка, — она обнимает Музлана, а он даже не лизнул ее руки в благодарность. Ладно, пусть, — он гость, а к гостям люди внимательны. Если с Музланом быть равнодушными, он может и обидеться. Ведь он еще не знает, какие у меня хорошие хозяева…

Бобик рвется с цепи, но на него тоже не обращают внимания…

Я сидела в будке, жалея себя и Бобика, выглядывала с обиженным видом, ждала, может, позовут. И не думают! Окружили Музлана, разглядывают, восхищаются, гладят морду, шутливо треплют обрубленные уши. А он не отвечает. Может, надоели со своими пустяками, ждал от них, наверно, чего-нибудь поважнее. Конечно, он такой большой и мужественный, привык в горах с волками драться, а тут его все поглаживают да сахар дают… Ничего, я тоже буду держать себя с достоинством.

Когда не было Музлана, все время: «Дамка» да «Бобик»… Ничего, потерплю, но когда будут ластиться ко мне — отвернусь и не подойду. Пусть догадываются, что надо не только одного Музлана любить.

Вышла хозяйка. Тоже, наверное, погладить его и кость дать.

— Любушка! — позвала тетя Катя. — Бери свою Дамку и иди сюда.

— Я сделала вид, что не слышу, пусть еще раз позовет.

— А ну, Дамка, идем гусят пасти! — крикнула еще раз Люба.

О, как я обрадовалась! Ага, Музлана не позвали, потому что он не сможет, а я уже пасла…

Хорошо Любушка не догадалась, что я обиделась на нее из-за Музлана. Надо бы захватить его с собой. Так и быть, поучила бы его смотреть за гусятами.

Все-таки, почему Музлана не позвали? Он же баранов пас, с волками дрался, здесь же ни с кем не надо драться, лишь смотреть, чтоб не разбежались, да чтоб ястреб не подкрался. Он собак боится и ни за что при нас не нападет на гусят.

— Идем пасти гусей, я тебя научу, — предложила я Музлану.

— Но люди меня не зовут.

— Идем, я зову.

Музлан уважительно посмотрел на меня.

— Не могу. Пусть человек позовет. Иди, уже вывели гусей.

И мы с Любушкой погнали гусей.

По всему лугу пасутся гусята. Гусыни ворчат, вытянув шеи. Гусята красивые — желтые грудки, серенькие спинки. Идут все разом к баночке воду пить. Устанут ходить, сядут, щиплют траву. Любушка привязала гусынь, чтоб далеко не разбредались, а то вблизи пасутся козы, овцы: как бы не подавили птенцов.

Любушка с открытой книгой сидит на пеньке. Рядом на траве Василиса Прекрасная.

Гусята наелись, устали, сели поближе друг к другу. Только несколько неугомонных щиплют травку — эти скорей вырастут и окрепнут. А один боевой все норовит уйти в сторону — мучает его любопытство: а что там подальше? Идет с криком, словно подбадривая себя. Но я не вмешиваюсь. Сейчас ему попадет от гусака. Вытянув шею, гусак ткнул тихонько озорника, и тот с криком заковылял к недовольной матери.

Пьют гусята из банки — полощутся клювами в воде, словно рыбу гоняют. Но вот гусыня случайно пролила воду. Я гавкнула, Любушка поняла. Принесла с пруда воды, накрошила еще хлеба. Гусыня ворчит, а гусь ходит вокруг Любушки и шипит устрашающе, стелет длинную шею с раскрытым клювом.

Скоро гусята полезут в пруд. Интересно посмотреть!

Ой, ястреб! Гуси загоготали, захлопали крыльями. Зазывая глупеньких детишек, которые ни о чем не догадывались. Вот ястреб стал спускаться ниже.

— Дамка, взять! — кричала Любушка.

Пиратка! Но Любушка не узнала его. Ну я тебе! Спустись, спустись-ка пониже, так схвачу… Я залаяла грозно, прыгнула. Он взлетел и поплыл, распустив крылья, в другое место. Хулиган!