Дамка хочет говорить - [13]

— Сама, сама узнавай. Они-то, наверное, про нас забыли.

Но все же одна уточка узнает Любушку. Та, которую она однажды спасла от Бобика. Уточка, чуть прихрамывая, сама подбегает к Любушке и клюет зерно прямо с ладони.

9

Любушкин отец приходит из мастерской на обед. Поест и скорей снова на работу. А сегодня зашел в сад посмотреть деревья. Невесело потрогал ветки, поколупал ногтем кору.

Возле нашей ограды Петрович, Виталькин отец, остановил мотоцикл.

— Говорят, Дима скоро приедет? — спросил Петрович. — Насовсем?

— Сколько же можно учиться, и так уже три года.

— Да, долгонько. Есть курсы — полгода или год учат.

— Ну он-то учится на механизатора широкого профиля: может работать на любом тракторе, комбайне или автомашине. И когда надо — сам починить сможет…

— Витальку тоже пошлю, а то начал от рук отбиваться. Дотянул хоть бы до восьмого класса. Твой Димка и в школе старательный был, а мой не шибко, только бы крутиться по дворам. И знаешь, замечать стал: чуть прижмешь — норовит соврать. И в кого такой?

— Наш Андрюша тоже иной раз такое выдаст, хоть стой, хоть падай. — Любушкин папа погладил дерево. — Плохие дела, Петрович, вишни пропали, а яблони, может, отойдут.

— У нас такая же морока: вишни засохли, взял вырубил, новые посажу. Чего на них глядеть — корчуй. Если даже оживут — мало будет толку.

— Не мудрено, снега-то почти не было, а морозы до сорока доходили. Земля на полтора метра промерзла…

Я слушаю, слушаю, все хочу понять, поди догадайся. Но я все равно люблю слушать людской говор. Подбежал Бобик и закрутился возле людей.

— Поймаю — пеняй на себя, — погрозил ему пальцем Петрович.

Щенок подумал, что хвалят его, и ну прыгать да заигрывать.

— Вчера жинка вышла из кухни, — сказал Петрович. — Видела, что за оградой бегает Бобка, да не обратила внимания. Пришла — ни рыбины, ни Бобки. Привязал бы, что ли.

— Привязываем. Скулит, а ребятам жалко.

— Больно дрянных собак держишь… Надо, чтобы польза хоть какая была. Бобка ваш только жрать является, а Дамка… По ночам скулит, еще взбесится. Побереги детей. Вот Розка разродится — дам хорошего кобелька. Розка породистая, злая.

Папа молчал, разглядывая сломанную ветку вишни.

— Не старая еще Дамка.

— Какой не старая, всех собак пережила, вишь нос-то белый, как мел, задние лапы никуда, отнимаются, хвост опущен, а глаза бешеные… Ждешь, пока перекусает ребят. Поздно будет думать. Послушай — пристрели, — посоветовал равнодушно Петрович, глядя на меня безо всякой злобы. Неужели можно без злобы такое говорить? Разве я могла бы, не сердясь, накинуться на кого? Рявкнула и бросилась на Петровича, крича:

— Ау ты, злой человек!

— Раньше смирная была, а теперь, гляди, как пасть щерит.

— А может, поняла твой совет, — рассмеялся папа. — Не надо, Дамка, ты у нас смышленая, а вот Бобку посадим на цепь.

Подъехала на мотоцикле Тамара.

— Как пашется, Петрович? — спросила она.

— Местами сыровата земля.

— Переходи на соседнее поле, там посуше.

Побаиваюсь немного Тамару, часто говорит строго:

«А ну, на место!» Но обижаюсь и не смею ослушаться, бегу к будке. А сейчас позвала:

— Дамка, как поживаешь?

Интересно, всех спрашивает: «Как дела?» Или: «Как пашешь?» Или: «Как сев идет?» А меня, когда добрая и не торопится: «Как поживаешь?»

Я на Тамару не сержусь. Но все же почему, Любушка, она так редко обращает на меня внимание? Если даже и покормит, то почти всегда молча, словно я ей надоела. Ну хоть поругала бы, а то скорей идет за калитку и садится на мотоцикл. Но я понимаю: ей некогда. Она даже с тобой, Любушка, и то мало разговаривает. Ты что-то хочешь ей интересное рассказать, а Тамара торопливо: «Ладно, потом». А что это значит «ладно, потом»?

Сколько раз просилась Любушка в поле, Тамара не разрешала. Вот и сейчас Любушка подбежала к сестре и просит ее:

— Сказала: будет тепло — возьму. Вон, какое жаркое солнышко!

— Натрясешься, плакать будешь. В другой раз.

А меня и подавно не желает брать. Иногда до кирпичного завода добегу, она рукавичкой грозит: «А ну домой!»

Сейчас Любушка взяла да и села в люльку мотоцикла.

— Все время говоришь — в другой раз, значит, тоже любишь, как Андрюша, меня обманывать, да? А сама говоришь, нехорошо обманывать, и мама говорит нехорошо, и папа, и все-все…

Тамара рассмеялась, обняла Любушку:

— Ладно, сестренка, едем потихонечку. Покажу, как землю пашут.

И поехали! Ну теперь и я с ними! Тамара прикрикнула на меня, но Любушка заступилась:

— Пусть и Дамка поглядит на трактор.

Трактора я видела: они стоят в большом мехдворе, пыхтят и тарахтят, а что делают на поле — никак не пойму. Едут и едут куда-то, а зачем?

И вот я бегу. Мотоцикл рычит на меня Я то вперед заскакиваю, чтоб люди видели, как быстро бегаю и не устаю, то долго-долго мчусь рядом с коляской, и Любушка, протягивая мне руку, что-то поет…

Долго мы бежали, я уставать начала, ноги так и хотят остановиться, язык отяжелел, вывалился из пасти. Все силы собираю, чтобы не заметили. А мотоцикл несется, как ни в чем не бывало.

— Дамка устала! — закричала Любушка.

— А ну-ка, садись с нами! Тамара посадила меня в коляску.

Сердце, как трактор, стучит. Любушка положила меня у своих ног. Хорошо с Любушкой, гладит меня и говорит: