Дамаск - [10]

Спенсер и Хейзл гуляют в дюнах, одни. Никто не знает, куда делся Филипп, а вот мистер Келли и мисс Келли играют в шары на берегу (мистеру Келли 44 года, мисс Келли 9 лет). Мистер Бернс снял небольшую яхту и отправился в плавание. Миссис Бернс, не зная, когда у мужа будет выходной в следующий раз, сидит в лодке и смотрит вдаль, пытаясь разглядеть на горизонте признаки надвигающегося шторма. Рэйчел на пляже учит основным боксерским стойкам Олив, которая отложила книгу, лишь когда Хейзл заметила, что неплохо бы ей погулять, пока ноги не отнялись.

– Мама сказала, ты должна за мной присматривать.

– Мама много чего говорит.

– Больная ты, – огрызнулась Олив.

Спенсер просит Рэйчел занять Олив чем-нибудь, взамен он обещает ей игру на время – триатлон «Железный человек». Но это позже, когда они с Хейзл вернутся.

Вот Хейзл ступает на островок рыжеватой травы. Она босая, в купальнике и теннисной юбке. Хейзл кажется, что ничего страшного в том, что она бросила Олив, нет, потому что – я люблю тебя, я всегда любила тебя, я буду любить тебя всю жизнь. На солнце накатывает широкое плоское облако, и чайки внезапно становятся ближе и лучше видны, каждым движением крыльев они как бы пожимают плечами. Их желтые глаза видят все, что движется, но не запоминают ничего, даже Хейзл и Спенсера на вершине песчаной дюны, где они остановились, и стоят не шевелясь, беспокойно глядят на кончики пальцев друг друга.

Они слышат, как кто-то идет. Поворачивают головы, прикрывая от солнца глаза, и видят мальчика постарше, в туристических ботинках и с рюкзаком. Он спрашивает, где проходит прибрежная тропинка, но не та, которая ведет в скалы. Он говорит, что скалы опасны в это время года. Ему нужна та тропинка, которая идет понизу, вдоль берега моря, и Хейзл говорит ему, что они не знают.

– Мы здесь просто отдыхаем.

Мальчик уходит, рюкзак прыгает у него за спиной, а Спенсер и Хейзл ложатся на песок, чтобы укрыться от ветра, глядят на небо и парящих чаек. Между облаками в ярком голубом небе виден серебристый самолетик, за которым тянутся два ровных дымных хвоста.

Хейзл поворачивает руку так, чтобы кончики ее пальцев касались тыльной стороны руки Спенсера, и вот сейчас они оба думают, что это так удивительно и это происходит сейчас, в реальной жизни, я и девочка, я и мальчик, и так будет продолжаться вечно. Я никогда тебя не забуду. Я буду любить тебя всегда. Это любовь, и она удивительна и опасна, потому что дальше может быть хорошо или плохо. А пока существуем только я с ней, я с ним, и размеренный полет реактивного самолета в бледно-голубом небе.

– «Эр Лингус», – говорит Хейзл.

– «Иберия».

– «Бритиш Эруэйз».

– «САС».

– «Люфтганза».

На миг самолет исчез, скрывшись за облаком, поднимаясь к солнцу.

– А ты разбираешься в авиакомпаниях, – говорит Спенсер.

Хейзл щиплет его за плечо, легонько. Когда он поднимает руку, защищаясь, она тыкает его в бок. Он обхватывает ее обеими руками, и они начинают кататься по земле, перекатываясь друг через друга, пока не падают без сил, оба непобежденные.

Они отталкивают друг дружку и быстро усаживаются как ни в чем не бывало. Хейзл разглядывает ноготь и песок, который попал под него.

– Меня переводят в другую школу, – говорит она. – Там за ланчем всегда нужно садиться на свое место.

– Терпеть не могу школу, – говорит Спенсер.

– Если бы ты ходил в мою школу, ты бы сидел рядом со мной. – И когда Спенсер ничего не отвечает на это, Хейзл произносит: – Если хочешь, можешь меня поцеловать.

Сегодня первое ноября 1993 года, и Хейзл говорит:

– Если хочешь, можешь меня поцеловать, – а Спенсер думает: вдруг кто-нибудь смотрит? Он не хочет улыбаться, но улыбается, мизинцем рисуя на песке человечка, бьющего по футбольному мячу.

– До свадьбы целоваться нельзя, – говорит он. Он не поднимает глаз, не поднимает глаз даже тогда, когда Хейзл спрашивает его, когда он в последний раз смотрел видик? Все целуются до свадьбы. Она принимается копаться в своей сумочке и говорит, что они должны заключить договор, и Спенсеру нравится эта мысль, сам бы он до такого никогда не додумался.

– Сейчас? – спрашивает он.

– Прямо сейчас, – отвечает Хейзл, – прежде, чем мы поцелуемся. А что в этом такого?

Она запускает руку на дно сумки и достает из нее вязаные красно-белые перчатки. Одну надевает на правую руку. Просит Спенсера надеть вторую, и они берутся за руки, перчатка к перчатке, правая рука к левой руке.

– Зачем мы надели перчатки? – хочет знать Спенсер.

– Это наш договор. Ты должен пообещать, что будешь любить меня вечно.

– А с перчаткой мне что делать?

– Она останется у тебя. Но сначала ты должен обещать, что будешь любить меня.

Спенсер думает о том, что надо бы посмотреть, как там Олив и Рэйчел, и что сделает мать Хейзл, узнав, что та заключила договор? Почему он не может не думать об этом, а взять и просто поцеловать ее?

Они крепко держатся за руки в перчатках.

– Обещай, – говорит Хейзл и дергает его за руку, глядя ему прямо в глаза. – Поклянись жизнью!

1/11/93 понедельник 08:12

На дне пустого бассейна, будто набрав в рот воды, Хейзл надула щеки, по-рыбьи пуская пузыри, весело посмотрела на Спенсера и спросила, который час.