Дама в черном - [65]
Я добежал до коридора как раз в тот момент, когда он уже прошел его, и начал все так же осторожно подниматься по шатким ступеням второй лестницы. Скрываясь в коридоре, я видел, как он, пройдя один лестничный марш, толкнул какую-то дверь. Добравшись до этой двери, уверенный, что он скрылся именно за ней, я тихо постучал три раза и замер. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Все эти комнаты были необитаемы, заброшены… Что могло понадобиться Роберу Дарзаку в одной из них?..
Я ждал две минуты, показавшиеся мне вечностью; никто мне не ответил, дверь оставалась закрытой. Я постучал еще раз… на этот раз дверь открылась, и Робер Дарзак невозмутимо произнес:
– Это вы, Сенклер? Что вам угодно, мой друг?..
– Мне угодно знать, — ответил я дрожащим голосом, сжимая в кармане револьвер, — мне угодно знать, что вы здесь делаете в такой поздний час?..
Он спокойно зажег спичку и проговорил:
– Вы видите!.. Я собираюсь лечь спать…
Он зажег свечу, поставленную на стул, так как в этой разоренной комнате не было даже самого простого ночного столика. Железная кровать в углу, принесенная сюда, вероятно, еще днем, составляла все ее убранство.
– Я полагал, что вы должны спать сегодня ночью рядом с комнатой госпожи Дарзак и профессора Станжерсона, на первом этаже Волчицы…
– Помещение оказалось чересчур тесным, я мог бы стеснить госпожу Дарзак, — с горечью в голосе произнес несчастный, — и потому попросил Бернье принести мне кровать сюда… Да и не все ли мне равно, где ложиться, — я не сплю…
Мы помолчали. Я уже стыдился своих предположений. Овладевшее мною раскаяние было так сильно, что я не устоял и откровенно рассказал ему все: и о своих постыдных подозрениях, и о том, как я решил, что имею дело с Ларсаном, увидев его разгуливающим по Новому замку, и как я собрался идти на «открытие Австралии». Я не скрыл от него, что возложил все свои надежды на эту Австралию.
Он выслушал мое признание со скорбным лицом, спокойно засучил рукав и, приблизив обнаженную руку к свече, показал мне родимое пятно, которое должно было меня разубедить. Я не хотел даже смотреть на него, но он заставил меня потрогать его, и я должен был констатировать, что это было самое обычное родимое пятно именно той формы, на которой можно было расположить и Сидней, и Мельбурн, и Аделаиду, а внизу имелось изображение Тасмании.
– Вы можете потереть его, — сказал он спокойно. — Оно не сходит.
Я снова со слезами на глазах стал умолять его простить меня, но он согласился забыть обиду лишь после того, как я потянул его за бороду, которая не осталась у меня в руке. Только тогда он отпустил меня спать, что я и сделал, кляня себя в душе и называя полным идиотом.
Глава XVII
Ужасное приключение старого Боба
Когда я проснулся, первая моя мысль была опять-таки о Ларсане. Действительно, я не знал, что думать, — жив ли он, умер ли? Быть может, рана его была не так серьезна, как мы полагали? Быть может, он остался жив? Мог ли он выбраться из мешка, который Дарзак бросил в Кастильонскую расселину? В конце концов, это Ларсану было вполне по силам, особенно если учитывать тот факт, что Уолтер нашел мешок в трех шагах от ямы, на уступах естественной лестницы, о существовании которой Дарзак, очевидно, не предполагал, бросая в пропасть труп Ларсана…
Вторая моя мысль была о Рультабие. Что он успел сделать за это время? Зачем он уехал? Никогда его присутствие в форте Геркулес не было еще так необходимо! Если он запоздает, этот день не обойдется без какой-нибудь драмы между Рансами и Дарзаками!
Тут в мою дверь постучали — Бернье принес мне короткую записку от моего друга, которую какой-то маленький оборванец из города передал папаше Жаку. Рультабий писал:
«Вернусь сегодня утром. Встаньте поскорее и будьте так любезны набрать для меня на завтрак этих превосходных моллюсков, которыми изобилует вода у мыса Гарибальди. Приветствую и благодарю. Рультабий».
Эта записка заставила меня призадуматься — я по опыту знал, что Рультабий прикидывается заинтересованным пустяками именно тогда, когда в действительности его ум занят самыми серьезными предметами.
Поспешно одевшись, я вооружился старым ножом, который одолжил мне Бернье, и отправился исполнять пожелание своего приятеля. Никого не встретив в этот ранний час — было около семи утра, — я уже выходил через северные ворота, как меня нагнала Эдит, которой я пересказал содержание записки Рультабия. Эдит, расстроенная продолжительным отсутствием старого Боба, сочла записку «странной и не предвещающей ничего хорошего» и последовала за мной собирать моллюсков. По дороге она сообщила мне, что ее дядя не прочь порой отлучиться на несколько деньков, а потому она до сих пор не теряла надежды на его возвращение, но теперь ее снова начинает терзать страшная мысль, что старый Боб стал жертвой мести Дарзака.
Она пробормотала глухую угрозу в адрес дамы в черном, прибавила, что ее терпения хватит ровно до двенадцати часов, и замолчала совсем.
Мы принялись за сбор моллюсков для Рультабия. Миссис Эдит сняла башмаки, и я также. Но нежные перламутровые ножки Эдит заставили меня напрочь забыть о моллюсках, так что бедному Рультабию, наверно, пришлось бы обойтись за завтраком без них, если бы молодая женщина сама не занялась их поиском с бесподобным усердием. Вдруг мы оба выпрямились и насторожились, прислушиваясь. Со стороны гротов послышались крики. На уступе пещеры Ромео и Джульетты мы различили небольшую группу людей, махавших нам шляпами и руками. Движимые одним и тем же предчувствием, мы поспешили к берегу. Вскоре мы узнали, что, привлеченные стонами, два рыбака нашли в расщелине в пещере Ромео и Джульетты какого-то человека, очевидно, свалившегося туда и долгое время пролежавшего там без сознания.
