Дама в черном - [56]

Дарзак, не колеблясь, торжественно ответил:

– Я подтверждаю это! — И прибавил: — И я открыл дверь только тогда, когда вы постучались ко мне с вашим другом Сенклером. Я подтверждаю это. — И, сказав это, Дарзак говорил правду, как выяснилось впоследствии.

Рультабий отпустил супругов Бернье, поблагодарив их, и дрожащим голосом произнес:

– Прекрасно, Дарзак, вы замкнули круг!.. Комнаты Квадратной башни теперь заперты так же, как была заперта Желтая комната.

– Сразу видно, что имеешь дело с Ларсаном, — заметил я, — обстоятельства одни и те же.

– Да, Сенклер, — подтвердила Матильда, — обстоятельства те же. — И она сняла с шеи мужа галстук, скрывавший ранения.

– Взгляните, — прибавила она, — тот же след большого пальца. Я хорошо его знаю!..

Наступило тяжелое молчание. Дарзак думал лишь о решении необычайной загадки, явившейся повторением преступления в Гландье, но еще более неразрешимой. И он повторил то же, что когда-то сказал о Желтой комнате.

– В полу, потолке или стенах должно быть непременно какое-нибудь отверстие.

– Его нет, — ответил Рультабий.

– В таком случае остается пробить это отверстие собственным лбом.

– Зачем же? — снова возразил Рультабий. — Ведь его не было и в стенах Желтой комнаты!

– Да, но здесь совсем другое дело! — сказал я. — И комната Квадратной башни заперта еще лучше, чем Желтая комната, потому что сюда никто не мог проникнуть ни раньше, ни потом.

– Нет, здесь совсем не то же самое, — закончил Рультабий, — а вовсе даже наоборот. В Желтой комнате не хватало трупа, а в комнате Квадратной башни труп лишний!

И он покачнулся, опершись на мою руку, чтобы не упасть. Дама в черном бросилась к нему… У него хватило сил остановить ее одним жестом, одним словом:

– О, пустяки… я просто немного устал…

Глава XIV Мешок из-под картофеля

Пока Дарзак, по совету Рультабия, уничтожал с помощью Бернье следы кровавой драмы, дама в черном поспешила переодеться, чтобы пройти в комнату отца, не подвергаясь опасности встретить кого-нибудь из обитателей Волчицы. Последними словами ее была просьба хранить осторожность и молчание. Рультабий отпустил нас.

Было уже семь часов, жизнь начала пробуждаться в замке и за его стенами. С моря доносились протяжные песни рыбаков. Я бросился на кровать и на этот раз глубоко заснул, побежденный усталостью. Проснувшись, я несколько мгновений пролежал на своей постели в сладком забытьи, но затем все происшествия ночи вдруг воскресли в моей памяти, и я сразу вскочил.

– Черт возьми, — воскликнул я громко, — лишний труп — это невозможно!

Эта мысль о невозможности, о недопустимости лишнего трупа всплывала над темной бездной моих сумрачных рассуждений и реяла призраком перед моими глазами. И не только меня одного охватило при пробуждении это чувство — его разделяли все, кто более или менее близко соприкоснулся с той необыкновенной драмой, что произошла в Квадратной башне. В то время как ужас события самого по себе — ужас этого тела, бившегося в агонии, засунутого в мешок из-под картофеля, увезенного среди ночи и брошенного в неизвестную, далекую, глубокую и таинственную могилу, где ему суждено было испустить последний вздох, — сглаживался в наших умах, — невероятная мысль о лишнем трупе вырастала перед нами, становясь все более грозной и ужасной. Некоторым, вроде Эдит, например, отрицавшим по привычке то, что не укладывается в их голове, — некоторым пришлось с развитием событий, разыгравшихся в крепости Геркулес, покориться очевидности и принять даже самое невероятное.

А что само нападение? Как оно произошло? Когда? Какие подкопы ему предшествовали? Какие мины, контрмины, траншеи, прикрытия, окопы вокруг крепости помогли атакующему и открыли ему доступ в замок? На все эти вопросы у меня не находилось ответа. А между тем знать было необходимо! Рультабий сказал: нужно узнать. В столь таинственных условиях осада должна заключаться во всем и ни в чем! Осаждающий ведет свою работу молча, и нападение совершается без бранных криков, враг крадучись подходит к стенам. Атака! Она, быть может, в молчании, но, быть может, и в разговорах! Она в каждом слове, в каждом вздохе, в дуновении! Она в каждом жесте, ибо, если она во всем, что скрывается, она может быть и в том, что видимо… В том, что видимо и чего мы не видим!

Одиннадцать часов!.. Где Рультабий?.. Его постель не смята… Я торопливо одеваюсь и нахожу своего друга на переднем дворе. Он невозмутимо берет меня под руку и ведет в большую залу Волчицы. Там я, к своему удивлению, так как час завтрака еще не наступил, застаю в сборе целое общество. И супруги Дарзак также здесь. Артур Ранс необыкновенно холоден, его рукопожатие леденит кровь. Эдит приветствует нас из темного уголка, где она небрежно полулежит на кушетке, ироническим замечанием: «А! Вот и господин Рультабий со своим другом Сенклером. Наконец-то мы узнаем, чего он хочет от нас!»

Рультабий извиняется за то, что собрал всех нас так рано, объясняя это важностью сообщения, которое не считает себя вправе откладывать ни на секунду. Рультабий произносит это так серьезно, что Эдит притворяется ужасно испуганной и дрожащей от страха. Но Рультабий, которого ничто не смущает, останавливает ее словами: «Подождите дрожать, пока не узнаете, в чем дело. Я хочу сообщить вам довольно грустную новость». Все мы переглянулись. Каким тоном он произнес эту фразу! Я пытаюсь прочесть на лицах Робера и Матильды их состояние. Не изменились ли их лица после ужасной ночи? Но нет, держались они хорошо!.. Выражение отчужденности исчезло. Но что ты хочешь сказать нам, Рультабий? Говори!