Дама в автомобиле в очках и с ружьем - [40]

— А теперь доешь свой бутерброд.

Он куснул два раза, не сводя с Дани внимательных глаз. Потом спросил:

— А кто этот мсье у тебя в машине?

Она невольно оглянулась на заднее сиденье.

— Здесь же никого нет.

— Нет, есть. Там, куда кладут чемоданы. Ты же знаешь.

Она рассмеялась, но сердце у нее дрогнуло.

— Какой мсье?

— Который спит.

— Что ты выдумываешь?

Мальчик ответил не сразу. Откинув голову на спинку сиденья, он жевал свой бутерброд и меланхолично смотрел вперед сквозь ветровое стекло. Потом вздохнул и сказал:

— По-моему, он спит.

ОЧКИ

Матушка.

Однажды вечером, в Рубе, я посмотрела на ее морщинистое лицо сквозь фужер, наполненный эльзасским вином. Мы сидели в кафе, неподалеку от вокзала. Слышались гудки паровозов.

Убейте меня.

Цюрих, восьмое октября. Скоро восьмое октября наступит уже четвертый раз. И снова поезда. И снова комнаты в гостиницах. И много света!

Как это мы напевали, когда я была маленькая? «Светлы мои волосы, темны мои глаза, черна моя душа, холоден ствол моего ружья». Господи, что я несу.

Со вчерашнего дня я видела столько кипарисов. Прованс — сплошное кладбище. Покончив счеты со всем, я буду покоиться здесь, вдали от мирской суеты.

Гостиница «Белла Виста», недалеко от Кассиса. На одной из улочек капля воды упала мне на лицо. Автобусная станция в Марселе. Высокие крепостные стены с бойницами в Вильнёве. Боже, как я металась, чтобы найти только самое себя.

* * *

Стекла моих очков, и без того темные, запотели, и я, когда открыла багажник, ничего не увидела. Вечернее солнце, лучи которого стелились вдоль эспланады, светило мне прямо в лицо, и внутри багажника, куда свет не попадал, было темно, как в пропасти. Чудовищный запах ударил мне в нос.

Я вернулась к мальчику по имени Титу, попросила его дать мне мою сумку и переменила очки. Я твердо держалась на ногах, и если у меня и дрожали руки, то самую малость. Я ни о чем не думала. Мой мозг словно парализовало.

Я снова открыла багажник. Мужчина был завернут в ковер, он лежал с подогнутыми коленями, босой. Голова высовывалась из пушистой красной ткани ковра, притиснутая к стене багажника в профиль ко мне. Я увидела его открытый глаз, гладкие волосы, поседевшие на виске, почти прозрачную кожу лица, натянувшуюся на выпирающей скуле. Он казался лет сорока, а может, и нет — его возраст невозможно было определить. Я тщетно пыталась не дышать и все равно задыхалась. Забинтованной рукой я откинула угол ковра, чтобы получше рассмотреть труп. На нем было что-то вроде халата, шелковое и светлое, то ли голубое, то ли зеленоватое, с распахнутым стоячим воротником более темного цвета, из-под которого виднелась мертвенно-белая шея. Две ужасные дырки между сосками так отчетливо выделялись на теле, словно были нанесены киркой, а кровь, вытекшая из ран, черной коркой покрыла верхнюю часть тела до самого горла.

Я захлопнула крышку багажника, ноги у меня подкосились, и я рухнула на нее. Я помню, что пыталась встать, старалась перебороть себя, даже ощущала щекой и правой рукой раскаленный солнцем кузов машины. Потом до моего сознания дошло, что маленький мальчик Титу стоит рядом, что он напуган, и я хотела сказать ему: «Подожди, подожди, ничего страшного не случилось», — но не смогла выдавить из себя ни слова.

Он плакал. Я слышала, как он плачет, и слышала громкий смех, доносившийся издали, с пляжа. Девушки в бикини носились друг за дружкой по эспланаде. Никто не обращал на нас внимания.

— Не плачь. Все прошло, смотри.

Его карты рассыпались по песку. Стараясь удержать рыдания, он обхватил ручонками мои колени и уткнулся носом мне в юбку. Я нагнулась и, успокаивая, несколько раз поцеловала его в волосики.

— Видишь, уже все в порядке. Я просто споткнулась, у меня соскочила туфля.

Из закрытого багажника он едва ли мог чувствовать запах, который у меня все еще вызывал тошноту. Но на всякий случай я отвела мальчика к передней дверце. Он потребовал свои карты и монету в пятьдесят сантимов, которую я ему дала перед этим. Я подобрала их с земли. Когда я снова подошла к нему, он на крыле машины пальцем рисовал какие-то кружочки. Мне он объяснил, что это морские ежи.

Я села на край тротуара, чтобы не наклоняться к нему, притянула его к себе и спросила, как он смог увидеть, что находится в багажнике. Я говорила очень тихо, ласково и почти шепотом. Наверное, он лучше слышал удары моего сердца, чем мои слова.

— Ты ведь не мог сам открыть багажник? Кто его открыл?

— Другой мсье, — ответил Титу.

— Какой другой?

— Другой.

— Тот, который вел мою машину?

— Не знаю.

— И вы вместе смотрели туда?

— Нет, я был там, за этой машиной.

Он показал на желтый «дофин», стоявший рядом с «тендербердом».

— Давно это было?

— Не знаю.

— После этого ты ходил к своей маме?

Мальчик подумал. Рукой я стерла следы слез на его щеках.

— Да. Два раза.

— А тот мсье, который открывал багажник, — он не видел, что ты смотришь?

— Видел. Он мне сказал: «Убирайся!»

Я была немного удивлена этим ответом, так как ожидала совершенно другого, потом вдруг, несмотря на жару, у меня пробежал мороз по коже. Я поняла, что Филипп в Кассисе, что он следит за нами.

— Он тебя видел, ты уверен?