Дама со стилетом - [2]

Нет, Андрей, такой город не может надоесть… это удивительный город, целый мир, какого не создаст никакая, даже самая необузданная фантазия романиста. Я увлечен этим миром, я влюблен в него, я очарован им. Я по своей натуре, по-видимому, авантюрист, бродяга, я не в ту эпоху попал. Мне нужно бы жить заговоров, интриг, преступлений: меня должны были бы окружать средневековые атрибуты — яд, кинжал, иезуиты, чернокнижники, итальянские «браво», наемные убийцы.

Виктор Николаевич взял со стола рюмку с темным душистым ликером, выпил душистую влагу и взглянул на часы.

— Мой дорогой Андрей, — сказал он. — Вы, надеюсь, извините меня, если я покину вас. Я не из тех философов, которые бормочут о своих идеях, сидя в удобном кабинете, вдали от жизни. Я провожу свои взгляды в жизнь. Я люблю Шанхай и следую его привычкам и обычаям. Исколесив весь мир, я всегда жил жизнью тех юродов, куда меня забрасывала судьба. В Париже я проводил ночи на бульварах, в монмартрских кабачках, в Венсенском лесу. В Берлине я дул пиво на пари и дрался на дуэлях со студентами, объедался сосисками. В Лондоне меня били в гавани матросы, я проломил голову боксеру, чемпиону Шотландии, играл на скачках. В Риме носил плащ калабрийского бандита и мазал сладкие сюжеты с картин в виллах Медичи и Боргезе. В Шанхае… в Шанхае я не чужд адюльтера, ибо нарушение супружеской верности — один из типичных признаков Шанхая. Не хмурьтесь, мой друг: я — старый, неисправимый циник. Я люблю совращать с пути истины таких с виду неприступных, таких гордых матрон шанхайских трибунов. Боюсь, что когда-нибудь я получу по заслугам — это будет печальный финал моей, не хвастаясь, пестрой карьеры.

Легкая тень какой-то заботы, тревоги легла на его лицо. Но он прогнал эту тень усилием воли и снова улыбнулся.

— Сейчас я иду на свидание с очаровательной, демонической женщиной, обладающей не менее очаровательным, обвеянным ароматом поэзии именем — Юдифь. Это один из самых трагических романов в моей жизни. Может быть, потому, что — увы! — один из последних.

Он театральным жестом показал на свои седеющие волосы.

— Вы проводите меня, Андрей?

Блондин кивнул головой. Вызвав такси по телефону, они вышли из квартиры на блестящую асфальтом, ровную, как стрела, авеню Петэн.

— Сейчас 5 часов, — сказал Виктор Николаевич, глядя на наручные часы. — Позвоните мне около 8 часов, Андрей. Я с удовольствием куда-нибудь поехал бы кутнуть. Есть настроение… Едем? Итак, до свиданья, и помните, мой друг, что нужно пить жизнь полными глотками, ибо никто из нас не знает, что с ним будет через полчаса… Аддио.

Он кивнул блондину. Мягко шурша шинами, машина рванулась в перспективу улицы.

* * *

Когда в 8 часов вечера Андрей позвонил по телефону, как было условлено, и попросил к телефону Виктора Николаевича, чей-то суровый голос сухо ответил:

— Виктора Николаевича? Кто говорит? Мистер Горин? К сожалению, я не могу его позвать, потому что Виктор Николаевич Лямин час тому назад убит.

— Что?! Что?! — крикнул, холодея от ужаса, Горин, но голоса в трубке больше но было слышно. Трубка выпала из рук Андрея. Побелевшими губами он пробормотал так недавно услышанную фразу: «Никто из нас не знает, что с ним будет через полчаса…»

Глава 2 КРУЖЕВНОЙ ПЛАТОК

Субинспектор устало потянулся и обратится к Горину с официальным видом:

— Вы приехали по делу об убийстве Виктора Николаевича Лямина? Садитесь. Ваше имя, отчество, фамилия, лета и занятие.

— Андрей Михайлович Горин, 29 лет, бывший студент, русский эмигрант, сейчас служу в конторе представителя автомобильных частей «Молния».

— Так. так. Мы собирались вас вызвать. Что вы хотели сообщить по делу об убийстве господина Лямина?

— Я приехал не сообщить что-либо по этому делу, а узнать, как все это произошло.

— Какие у вас основания интересоваться этим убийством?

— Но я близкий друг убитого, хорошо его знаю, многим ему обязан и думаю, что имею право…

— Да, да, конечно, — равнодушно перебил его субинспектор. — Раз вы его хорошо знаете, вы можете быть нам очень полезным. Но прежде, чем рассказывать вам, как произошло убийство, я попрошу вас сообщить все, что вы знаете о Лямине. Должен вас предупредить, что ваше показание будет мною записано и будет впоследствии показано суду.

— Я к этому готов, — ответил Горин.

Субинспектор приготовился записывать и Горин начал свой рассказ:

— С Ляминым я познакомился четыре года тому назад в Иокогаме. Я там служил пианистом в большом кинематографе. Лямин имел какие-то крупные дела с японцами. Средства позволяли ему быть меценатом по отношению к русским беженцам. Не могу скрыть, что и я неоднократно обращался к нему за помощью и никогда не получал отказа. Вообще, он чувствовал ко мне какую-то особенную симпатию, даже любовь. Я подружился с ним, часто у него бывал. Когда он решил ехать в Шанхай, я был искренне расстроен, так как видел, что теряю друга. В целом мире у меня никого нет, ни одной близкой души и я горячо привязался к Лямину. Он обещал устроить меня в Шанхае и уехал. Месяца через три я получил телеграмму, в которой Лямин просил меня немедленно выехать в Шанхай. Я бросил свое кино и приехал сюда. Лямин сейчас же меня устроил. Теперь я получаю хорошее жалованье, бываю в обществе, давно забыл нужду — и всем этим я обязан Лямину. Я искренне его любил, уважал и весть о его смерти потрясла меня. Как это произошло? Ради Бога, не томите меня!