Дама с собачкой - [5]

Неужели он мог так о ней подумать? Сравнить с теми, у кого муж в командировке?

– С вами такое случается часто? – спросила она сипло.

– Да ни разу! Но в вас есть какая-то загадка, а может, не в вас, а в собачке, а может, в солнце, которое лежит сейчас на земле горячим чебуреком и тянет на водочку. У вас, случайно, нету?

У нее случайно было, но имелось в виду, что она сама это предложит, и не просто голую водку, а с бужениной с хреном, с отварными креветками и крошечными помидорчиками черри свежайшего засола.

– Извините, нету. Хотите, я поставлю музыку?

– Не хочу, – резко сказал капитан, подымаясь. – Где у вас туалет?

Вот это сразу «не хочу» и туалет было явно грубым, а он ведь казался с виду таким интеллигентным, пальцы длинные, тонкие, глаза большие, умные и без всякого тайного хамства.

Так все и было, и он понял ее обескураженность, и сказал почти нежно:

– А если чаю, а?

– Тут же! – ответила она весело и помчалась на кухню, и он пошел за ней. К чаю у нее действительно было все. И легкий торт, и двести граммов трюфелей, и миниатюрная бутылочка ликера, застрявшая еще от дня рождения. И чашечки у нее были из Египта, высокенькие такие с квадратными блюдечками.

Почему-то ему была любопытна ее прихожая. Он даже как бы измерил ее шагами. «Махонькая», – сказал он ей.

– Одной-то? – ответила она, выходя из кухни, а сама думала: это он примеряет на себя ее неказистую квартиру, он ведь моряк, дом у него – стоянка.

В прихожей на нее снова пахнуло потом. Увидев, что люди у дверей, а значит, собираются уходить, Джемма засуетилась и принесла свой поводок. Они стояли втроем в прихожей: Джемма с поводком, моряк, прижавшись спиной к вешалке, и Лина Павловна со странным ощущением беспорядка. И она пнула изо всех сил ни в чем не повинную Джемму. Жалобно заскулив, та спряталась под стол. Гнусь с души почему-то не проходила.

Чай моряк пил быстро.

– Не торопитесь так, – мягко сказала Лина Павловна. – Подержите чай с ликером во рту, он потом долго будет будить воспоминания.

– Оно-то так, – сказал моряк. – Я бы от вас не уходил во-ще. (Фу, какое нехорошее слово, ее всю передернуло, но смысл победил буквы.)

– А кто вас торопит? – спросила она.

– Мне принимать вечернюю вахту, – сказал он. – Теперь ведь все норовят убежать раньше. Нет порядка и на флоте.

– Такое безалаберное время, – пробормотала она в отчаянии.

Он определенно собирался уходить. Ей стало просто плохо за свое ожидание ночи и завтрашнего утра, и всего того, что так намечталось.

– А сколько вы будете еще в городе? – спросила она.

– Ночью снимаемся, – сказал он. – Такая служба. Так у вас хорошо, а надо бечь, в смысле бежать. Зюйд-вест…

Это она не поняла, но поняла другое. Лицо у моряка было странное: его, еще жующего печенье, как бы уже и не существовало.

– Возьмите мой адрес, мало ли?..

– О да! – сказал он, и она побежала в комнату искать, на чем записать.

Горячий чебурек солнца уже скрылся. И комната выглядела какой-то другой, как бы брошенной.

– Я напишу вам на календаре, – сказала она, возвращаясь и открывая сегодняшнее число. – Это чтоб вы не забыли.

Он встал и сделал невероятное – поцеловал листок. «На всю жизнь», – сказал он, кладя его в карман.

Уже сняв фуражку с крючка, на котором она висела, оказывается, поверх ее плаща, моряк обнял Лину Павловну, и она учуяла не пот, а крепкий мужской дух, и ощутила гнев – что не будет утра с моряком, не будет спящего утреннего мужчины.

– Как называется ваш корабль? – печально спросила она.

– Следите за крейсером «Коломбина».

– Странное имя для крейсера.

– Вообще-то он «Колумб». Но, знаете, у кораблей бывают женские характеры. Проводите меня до набережной, я вам расскажу про крейсеры с женскими повадками.

Она обрадовалась, что еще не конец, пнула ногой крутящуюся у ног Джемму, и они пошли бегом вниз к набережной.

– Все предметы в природе или женские, или мужские, – сказал он.

– Я знаю. У всех есть род.

– Нет, не в этом дело. Вот у вас дома кресло мягкое, женское, а в сущности мужское – норовит вытолкнуть. А вот прихожая у вас женская. Так бы в ней и жил.

На набережной он взял ее за плечи, тряхнул, как-то неловко поцеловал в губы и побежал быстро, не оглядываясь.

Она подымалась вверх по улице с трудом, думая об этом нелепом поцелуе – сначала листка календаря, а потом ее, от которого в ней ничегошеньки не вздрогнуло. «Зря извела ликер, – подумала она. – Зря. Теперь явись кто, бежать в магазин надо». Конечно, можно последить за «Коломбиной», крейсером с женским характером. Это каким же? Мысли были какие-то вялые и не стыкующиеся. Странно он прижимался спиной к вешалке. «Так бы тут и жил». Ну и жил бы, черт тебя возьми! Почему так не бывает, как людям хочется? Почему все через середу на пятницу?

Опять всплыли эти слова из «Дамы с собачкой». Вот ведь была везуха бабе. Может, потому, что у нее был шпиц, а не эта коротконогая, низкая, как приступок, такса. Ну, ничего, ничего! Все-таки он ее поцеловал, хотя и очень торопился. И назвал крейсер. Правда, не назвал фамилию. Но она узнает маршруты крейсера, заведет себе шпица и выйдет на причал. И он, большой и красивый, обязательно выйдет к ней на берег, и она прошепчет ему в ухо: «Идемте, у меня есть хорошая беленькая на бруньках».