Дама с единорогом - [8]

После обеда, пока сестры помогали слугам убирать со стола и гадали, можно ли вывести жирное пятно с шерстяного платья Маргарет, мать и старший сын устроились у очага. Разморенный сытной едой, вином и долгой дорогой Роланд дремал, а Розмари Норинстан, поместившись так, чтобы одновременно видеть ход на кухню и сына, позволило себе отдохнуть за вышиванием. Все-таки она была права, и медь в доме была вычищена не зря. Зато всё вокруг блестит и сияет, а в зале так приятно пахнет смолой из-за тех веток, которые она догадалась положить на пол. Жаль только, что неловкая Фло пролила вино. И в кого только она такая неуклюжая?

* * *

Прошло полтора года с тех пор, как умер отец, и Леменор не мог вызывать у него других чувств, кроме скорби по безвременно постигшей его утрате. Действительно безвременной, так как, по мнению сына, Уилтор Леменор мог бы спокойно дожить до рождения внуков. Да, говорят, за последнее время он сильно сдал, но был бодр духом и здоров, по-прежнему сам занимался делами, не полагаясь на управляющего, который, надо отдать ему должное, был честным малым. Когда он видел его в последний раз, на свадьбе Каролины, Артур и не думал, что в следующий раз ему придется присутствовать уже на его похоронах.

Изменился ли родной дом, в котором он не был столько лет? Тогда, полтора года назад, он даже не успел толком этого понять. Он прискакал, загнав коня, вступил во владение замком и землей, временно передал надзор над тем и другим управляющему и ускакал обратно — срок его службы ещё не истек. Окончился он только в этом году, когда, счастливо ввиду его положение, грозившего навсегда оставить его оруженосцем, получив рыцарское звание, Артур наконец смог вернуться домой и почувствовать себя полновластным хозяином Леменора.

Впрочем, особо владеть тут было нечем: замок походил на убогую развалину, земля была скудная, изрезанная холмами. Полей, на которых можно было выращивать пшеницу, было мало, скота и овец тоже, зато много коз, так что они в основном, в купе с проходившей по его земле дорогой, лесами и пригодной для рыболовства речушкой и составляли большую часть его богатства.

Но все же он ощутил что-то вроде душевного трепета при виде стен родного дома. В конце концов, здесь он родился и, надо признать, прожил не самые плохие годы. Хотя, безусловно, кое-что из этого детства хотелось бы не вспоминать.

Артур бросил косой взгляд на слугу, выполнявшего при нем обязанности оруженосца — молодого, пышущего здоровьем крепкого парня, присланного отцом с очередной скупой весточкой из дома несколько лет назад. Звали его Метью, и, честно говоря, он не производил впечатления юноши из благородной семьи. Кроме внешности об этом свидетельствовало и то, что Метью решительно не мог назвать имени своего рода, он просто озадаченно молчал. Впрочем, сомнения одолевали Леменора недолго: вскоре он узнал, что его будущий оруженосец — всего лишь сын сокмена, зато чертовски удачливый малый, одним росчерком пера покойного барона Леменора ставший богатым домохозяином!

То, что его оруженосец происходил из низов общества, было унизительно, но другого найти было пока негде, так что приходилось мириться с этим. Впрочем, Леменор не терял надежды и верил, что благосклонная к нему судьба пошлёт ему юношу, еще более бедного, чем он сам. Таких было не мало, но ему нечем было их привлечь — денег ему самому не хватало. Пока же баннерет представлял его своим мальчиком, которому надлежало следить за его оружием и его лошадьми. Правда, «мальчик» давно уже не был мальчиком — но не мог же Артур дать ему в руки меч! А у всякого оруженосца должен был быть меч. Поэтому Метью и прибывал в столь странном положении: с одной стороны, он исполнял обязанности оруженосца, а, с другой, официально им не был. Зато у него была добротная кольчуга, шишак, щит и арбалет, купленные на деньги сеньора, и он с гордостью показывал былым товарищам кинжал и копьё — последние составляющие его нехитрого вооружения.

Каждый раз, глядя на по-крестьянски сметливого Метью, прыгнувшего, казалось, выше головы, который сразу по возвращению посмел завести посреди земель Леменоров свою мельницу, а после, того и гляди, станет разводить овец и продавать шерсть, а, значит, получать неплохие деньги, которые не шли в карман сеньора, Артур никак не мог отделаться от мысли, что здесь что-то нечисто. Не мог его отец так великодушно одарить какого-то крестьянина, будучи сам стеснен в средствах. А если мог, то не сделал ли он это потому, что этот Метью был бастардом? Доподлинно он этого не знал, что подспудно чувствовал к своему оруженосцу некоторую неприязнь, даже несмотря на то, что тот был умен и услужлив. Все же Леменор был рыцарем, а Метью — всего лишь выбравшейся наверх деревенщиной.

Замок, каким он увидел его, пребывал в ужасном состоянии. Собственно, доход от поместья и его внешний и внутренний вид были тесно взаимосвязаны. Тем не менее, жить в нем было можно, и Артур принял бразды правления в свои руки.

Первым делом он объехал свои земли, чтобы выяснить, какой доход они могут принести. Доход оказался небольшим и даже вместе с его жалованием не превосходил семидесяти фунтов в год, что явно не могло удовлетворить потребностей молодого хозяина, мечтавшего о шумных попойках и дорогой одежде. Пришлось на время расстаться с мечтой о том, чтобы прослыть гостеприимным радушным хозяином, с легкостью сорящим деньгами. Было это не так легко: при дворе графа он уже привык к роскоши, да и его друзья не отличались бережливостью. Отныне все его визиты к ним сопровождались завистью к их богатству, которого он, ничуть не уступая им по происхождению, был лишен. Его тянуло к деньгам, к той власти, что они давали, к тому, какое впечатление, которое производили на окружающих люди, у которых они были, и, стремясь, хоть в чем-то походить на них, даже несмотря на скромность своего дохода, позволял себе тратить десятки футов на понравившуюся лошадь, золотую пряжку для плаща или гончую. Охотничьи собаки были его слабостью; будь его воля, он бы спустил на своих любимиц последние деньги, но угрожающе нависающие над головой балки и содержимое миски с обедом ежедневно напоминали ему о том, что деньги нужно все-таки поберечь. Но, сколько он ни пытался, он не мог отложить ни десяти фунтов.