Дама номер 13 - [16]

– Давай посмотрим, что мы с тобой нашли, – предложил Рульфо.

Они уселись за стол, друг напротив друга, рядом с фонариком. Неожиданный звук (дверь?) заставил обоих вздрогнуть, но она встревожилась больше. Рульфо проследил за ней взглядом: вот она вскочила, быстрая, как кошка, вот скрылась в темноте коридора.

– Иногда сюда приходят гости, которых я не жду, – пояснила она по возвращении, чуть более спокойная. – Сейчас – ничего.

«L’aura nera sí gastiga».

Слова оказались выведены синими чернилами на внутренней стороне непромокаемой жесткой ткани, стянутой шнурком, той, что она извлекла из воды. Мужчина прочел их ей и перевел: «Так терзает ветер черный».

– Данте, – сказал он, – я почти уверен – это один из Дантовых стихов, из его «Ада».

Это был мешочек с узлом на конце. Мужчина развязал шнурок, нетерпеливо его подергав, и нашел слова. А еще он вытащил то, что было внутри. И держал эту маленькую вещицу на ладони. Она наклонилась, чтобы лучше ее разглядеть, и ее влажные волосы почти коснулись его головы.

– Что же это такое, черт побери! – воскликнул мужчина.

Это была фигурка, человечек размером не больше его мизинца, изготовленная из какого-то материала, похожего и на воск, и на пластмассу, без лица. Мужчина перевернул ее и прочел слово, выгравированное на спине малюсенькими греческими буквами: AKELOS. Имя, для нее ровно так же лишенное смысла, как и фраза на изнанке мешочка.

Девушке трудно было сосредоточиться. Тревога ее не уменьшилась с тех пор, как она покинула дом Лидии Гаретти, и причиной этого беспокойства было вовсе не то, что она догадывалась, о чем этот мужчина в конце концов попросит ее или чего потребует. Судя по тому, как он на нее смотрел, даже не на нее, а на ее грудь под свитером, она прекрасно знала, как закончится эта ночь и что ей придется делать. Но это ее не волновало. Она даже сама хотела возбудить его, довести до ожидаемого финала, и чем раньше, тем лучше, хотела отвлечь его, чтобы он не смотрел вокруг, чтобы не вздумал пройтись по квартире. Конечно, она не смогла воспрепятствовать тому, чтобы он довез ее до дома и вошел вместе с ней в квартиру. Она была вполне уверена, что этот мужчина – не присланный Патрисио клиент, но кое-какой опыт научил ее не отказывать никому. Она хотела только одного (пожалуйста), чтобы он не обнаружил другое. И чтобы не допустить этого, она была готова позволить ему что угодно.

– «Акелос» – что за странное слово… Никогда его не слышал. Тебе оно ни о чем не напоминает?

Она покачала головой.

Несмотря на все это, испытываемое ею беспокойство было вызвано другой, более таинственной причиной: оно возникло, когда она исследовала дом убитой женщины. Но почему? Она не могла припомнить, чтобы когда-либо встречалась с Лидией Гаретти или бывала в том доме. Они – и Лидия, и дом – ей снились, это верно, но сны не слишком ее волновали. И хотя память иногда шутила с ней злые шутки, она очень хорошо (и мучительно) помнила все и каждое из тех мест, в которых побывала. А себя воспринимала, в соответствии с родом своих занятий, ровно так же, как ее воспринимали пользовавшиеся ее услугами мужчины, и четко осознавала, что Лидия Гаретти не могла иметь с ней ничего общего. Но что же тогда, откуда этот смутный страх, это ощущение угрозы, которого она никогда раньше не испытывала с такой силой, как сейчас?

Гроза завывала, подобно стае диких зверей. Мужчина глядел на нее. Она заставила себя сделать вид, что внимательно его слушает.

– Думаю, что именно это мы и должны были сделать. Не знаю почему, но думаю, что мы должны были найти именно это…

– Да, – кивнула она без особой уверенности.

– Поглядим теперь на фото.

Она увидела, что мужчина отложил фигурку и мешочек в сторону и вытащил небольшую рамку. Он пояснил ей, что в некотором роде этот портрет привлек его внимание потому, что он понятия не имел, кем могли быть изображенные на снимке люди. Она тоже этого не знала, о чем и сообщила.

– Ты обратила внимание на эту фразу? – Мужчина указывал на слова, написанные на обратной стороне. – «Под защитой луны молчаливой», – перевел он. – Это стих Вергилия, латинского поэта… Задняя стенка легко открывается…

Он нажал на заднюю часть рамки и снял ее, вынув фотографию. Но на стол выпало что-то еще. Полуистлевший листок бумаги, согнутый пополам. Мужчина осторожно развернул его.

Похоже на список имен. Девушка ничего не понимала и полагала, что мужчина тоже. Она подумала, что, возможно, сделала ошибку и что не нужно было входить в тот дом. Ей уже почти хотелось, чтобы пришел Патрисио и силой положил этому конец – у него в обычае было пускать в ход кулаки. Она почти желала, чтобы Патрисио вышвырнул этого парня на улицу вместе с этими странными предметами.

Однако она продолжила притворяться. Ей вовсе не хотелось, чтобы мужчина рассердился.

Во время чтения абсурдного стихотворения (если, конечно, это было стихом) две вещи привели Рульфо в смятение – буря, сотрясавшая хлипкую раму оконца, и близость девушки: ее голова, что склонилась рядом с его головой, ее сверхъестественное лицо, которое чуть ли не касалось его собственного, листок бумаги, словно двойной месяц отражающийся в угольной черноте ее глаз.