Дама из долины - [4]

Что это, сон? Или В. Гуде действительно пришел навестить меня? В легком летнем костюме, клетчатой шотландской шляпе, с трубкой в зубах. Он смачно целует меня в щеку, словно я его родной сын.

— Ничего не говори, — просит он. Слова, как слюна, текут у него изо рта. — И не бойся. Никто не знает, что я здесь.

— Знаешь, что говорила Марианне? — спрашиваю я. — Что в глазах покойников сохраняется жизнь. Силе их взгляда может позавидовать любой живой человек. Ты когда-нибудь наблюдал такое? Ты помнишь, как они обрезали веревку и спустили ее вниз?

— Мой мальчик. Мы спасем тебя от этого отчаяния. Сельма Люнге еще ничего не знает. И весь мир тоже. Ты стал мифом. Скрыться после оглушительного успеха — это не страшно. Было бы гораздо хуже, если бы ты бежал после фиаско. Ха-ха!

— Что тебе известно о моем состоянии?

— Твой врач любит музыку. Врачи постоянно нарушают обет молчания, о котором столько талдычат. Вся больница шепчется о тебе. Считают, что ты горюешь по своей умершей жене, вот и все. Что тут еще скажешь? Я хочу поговорить с тобой о будущем, о том, что тебя ждет. Трагедии всегда преследуют художников большого формата. А ты — художник большого формата, поэтому приготовься к ударам судьбы. Но помни, что отныне тебе предстоит играть с лучшими оркестрами мира. Труд — лучшее лекарство. Время лечит все раны, и весь мир ждет.

— Чего ждет?

— Что ты исполнишь Рахманинова так, как его еще никто никогда не исполнял. Ты слышал старую запись самого маэстро? Патетика и пустая виртуозность. Словно ему хотелось, чтобы его звучные каскады походили на жужжание насекомых или на звук лопающихся пузырьков шампанского. Рахманинов сам не понимал, насколько он гениален. Ты тоже не понимаешь, что стал великим. Поэтому я от тебя уже не отстану. Я всегда знаю, когда мне на крючок попался большой талант.

— Не надо говорить о крючках.

— Я сказал что-то не так? Ладно, на все лето я оставлю тебя в покое, но потом…

— Какой концерт Рахманинова ты имеешь в виду?

— Второй.

— О Господи! Этот?

— Да, потому что он заигран донельзя. Потому что именно ты способен вдохнуть в него новую жизнь. Потому что он написан человеком, страдающим глубокой депрессией и утратившим душевное равновесие. Ты знаешь, что он посвятил этот концерт своему психиатру Николаю Далю?

— Моего психиатра зовут Гудвин Сеффле. Он еще не заслужил никакого концерта.

— Делай то, что я тебе говорю. И все будет хорошо.

Я засыпаю и внезапно просыпаюсь. Это из-за лекарств. Я понимаю, что заперт здесь, но ведь они не могут держать меня в этом отделении без согласия семьи? А кто моя семья в настоящее время? Отец, которому хватает забот со своей любовью в Сюннмёре, сестра Катрине, которая только что вернулась из своих скитаний по всему миру и еще не объявилась в больнице, хотя я знаю, что она присутствовала на моем концерте в прошлую среду? Мне ясно, что Гудвин Сеффле следует схеме, предусмотренной для такого случая, как мой. Сеффле хотел связаться с моим отцом в Сюннмёре, но я заорал, что он не имеет на это права. Он говорит, что хочет знать, с кем я поддерживаю отношения, но я называю ему только одно имя: Ребекка Фрост.

Через несколько часов она неожиданно садится на стул в моей палате, гладит меня по руке и смотрит мне в глаза пронзительно-голубыми глазами, которые раньше всегда внушали мне нечистые мысли.

Я показываю ей блесну.

— Маленькая фальшивая рыбка. Она недобрая. Но она спасла мне жизнь.

— Что это за проделки с твоей стороны?

— Не сердись на меня, — прошу я.

Ребекка начинает плакать.

— Не смей никогда пытаться уйти из жизни таким образом. Ты был пьяный?

— Нет.

— Но о чем ты думал?

— Просто сидел там, на берегу. Не спал. Меня донимали разные мысли. Я смотрел на бегущую воду. Слышал ее шум. Подумал, что это легко. Поступить так, как поступила Марианне. Разом избавиться от всех страданий.

— Я предупреждала тебя, — говорит Ребекка с присущей ей рассудительностью, — что Марианне оказывает на тебя деструктивное влияние. Хотя в то же время я понимаю, что она многое тебе дала. Разница в возрасте не имеет значения, а вот то, что она была Аниной матерью… Ни один мужчина не выдержал бы такого союза. Да и женщина тоже. К тому же ты любил не ее, а Аню.

— Ты ничего не знаешь о том, что было между Марианне и мной.

— Не знаю. Но ведь ты понимал, что ее психика нестаабильна? И должен был понимать, что все, кто тебя любит, за тебя тревожатся.

— Я не понимал, насколько далеко зашла ее болезнь. Со Не понимал даже после ее первой попытки. Верил, что она со мной откровенна. Был слишком глуп, слишком погружен в собственный мир.

— Я восхищалась Марианне как врачом. — Ребекка гладит мою руку. Она больше не плачет. — Сотни женщин так или иначе обязаны ей.

Я убираю руку.

— Ты уводишь разговор в сторону, — говорю я. — Ты даже не пришла на мой концерт.

— Ты прекрасно понимаешь, почему меня там не было!

— Из-за мужа!

— Я все время думала о тебе. Радовалась твоему успеху, когда читала отзывы в газетах. Несправедливо, что ты получил такой страшный удар именно в тот день.

Я киваю:

— Есть люди, которые притягивают несчастья, что бы они ни делали.

— Не болтай глупости! — Ребекка сердится.