Дальний остров - [8]

Данило снял с мула мой рюкзак и по окутанной туманом тропке провел меня к ручейку, который образовал в одном месте маленький водоем. Я поинтересовался, можно ли дойти отсюда до Лос-Иносентес. Данило показал рукой вверх по склону: «Да, это три часа по кордонес». Я подумал было спросить, можно ли отправиться туда вместе прямо сейчас, — хотелось разбить лагерь поближе к райадито, — но моему проводнику явно не терпелось вернуться на берег. Он отбыл с мулом и со своей винтовкой, а я приступил к робинзоновским делам.

Прежде всего следовало набрать и очистить немного воды для питья. Взяв фильтрующий насос и брезентовый мешок для воды, я двинулся по тропке, ведущей, как мне казалось, к водоему, до которого от рефухио было, я знал, шагов семьдесят, не больше, — и мигом заблудился в тумане. Когда наконец, перепробовав несколько тропок, я выбрался к водоему, выяснилось, что шланг насоса лопнул. Насос я купил лет двадцать назад, надеясь, что он мне пригодится, если я когда-нибудь надумаю один отправиться в глухие места, но пластик за это время стал хрупким. Я наполнил мешок довольно мутной водой, а затем, вопреки своему же решению, вошел в рефухио, вылил воду в большую кастрюлю и кинул туда несколько йодистых таблеток. На эти простые действия почему-то ушел целый час.

Раз уж я оказался в рефухио, я снял одежду, мокрую от росы и тумана, переоделся и попытался туалетной бумагой — ее у меня было в избытке — высушить изнутри ботинки. Я обнаружил, что GPS-устройство — единственное, для которого я не захватил запасных батареек, — весь день было включено и тратило энергию впустую. Тревогу, которую это у меня вызвало, я пытался заглушить тем, что принялся стирать с пола рефухио жидкую грязь очередными комками туалетной бумаги. Наконец, выйдя наружу, я отважился в поисках места для лагеря за пределами окружавшего рефухио пояса из мулиного помета обследовать продолговатую каменистую площадку над обрывом. У меня над головой совершил пикирующий бросок канюк; с валуна нахально подал голос водяной печник. После долгих хождений, взвесив всевозможные «за» и «против», я выбрал ложбинку, которая немного защищала от ветра и имела еще одно преимущество: оттуда не было видно рефухио. Там я перекусил сыром и копченой колбасой.

С тех пор как я остался один, прошло четыре часа. Я поставил палатку, притянув каркас к валунам и придавив колышки самыми тяжелыми камнями, какие мог притащить; затем сварил кофе на своей маленькой бутановой плитке. Вернувшись в рефухио, я возобновил труды над промокшей обувью, прерываясь каждые пять минут, чтобы открыть окна и выдворить мух, которые раз за разом находили способы проникнуть внутрь. Отлучить себя от удобств, предлагаемых рефухио, оказалось не легче, чем от тех современных средств против скуки, от которых я, собственно, сюда и сбежал. Я принес еще один мешок воды и на пропановой плитке в большой кастрюле нагрел себе воды для мытья; после этого просто-напросто намного приятнее было вернуться в помещение и там вытереться полотенцем из микроволокна и одеться, чем проделывать это в грязи и туманной сырости. Раз уж я дал такую слабину, то пошел еще дальше: перетащил один из матрасов на каменистую площадку и положил его в палатку. «Но это все, — сказал я себе вслух. — Других поблажек не будет».

Если не считать жужжания мух и раздававшихся порой трелей печника, тишина вокруг моего лагеря стояла полная. Иногда туман немного рассеивался, становились видны скалистые склоны и влажные, заросшие папоротником долины, но потом видимость опять ухудшалась. Я достал блокнот и записал все, что сделал за прошедшие семь часов: принес воды, поел, поставил палатку, помылся. Подумал было, не написать ли, налегая на местоимение «я», что-нибудь исповедальное, но почувствовал, что стесняюсь. Явно за последние тридцать пять лет я так привык выражать себя опосредованно, через вымысел, через повествование, что мог теперь использовать дневник только для решения внутренних проблем и самоанализа. Даже тогда, в Айдахо, подростком я писал не из глубин отчаяния, а уже потом, благополучно его преодолев, — теперь же и подавно для меня что-то значили только истории, рассказанные ретроспективно, где отобрано важное, где жизненный материал прояснен.

Мой план на завтра состоял в том, чтобы попытаться увидеть райадито. Сама мысль, что на острове есть эта птица, делала его интересным для меня. Выискивая птиц новых для себя видов, я ищу утраченную во многом первозданность, остатки мира, ныне в немалой степени разгромленного людьми, но по-прежнему великолепно безразличного к нам; удовольствие от наблюдения за редкой птицей, каким-то образом ухитряющейся даже сейчас жить и размножаться, велико и стойко. Я решил, что завтра встану на рассвете и весь день, если понадобится, потрачу на то, чтобы добраться до Лос-Иносентес и вернуться назад. Ободренный перспективой этого весьма нелегкого испытания, я приготовил себе миску чили, а затем, хотя еще не стемнело, застегнулся у себя в палатке. На очень удобном матрасе, в спальном мешке, который сохранился у меня со школьных лет, с туристским фонариком на лбу, я принялся за чтение «Робинзона Крузо». И впервые за весь день почувствовал себя счастливым.