Дальние рейсы - [18]

Штурман, обутый в высокие болотные сапоги, первым прыгнул в воду, прикрикнул на собак и сразу атаковал хозяина.

— Рыба есть? Где? Какая?

— Ну, — равнодушно сказал тот.

— Живая? Свежая?

— Ну.

Было неприятно смотреть на эту сцену. Подоспевший боцман тактично оттеснил не в меру активного штурмана и повел степенный северный разговор. У хозяина имелось десятка полтора осетров. Эти метровые толстые рыбины плескались в маленьком озерке возле чума. Боцман посоветовал отвезти их на теплоход и продать в ресторан. Хозяин предупредил, что возьмет по пяти рублей за штуку. Вероятно, цена эта казалась ему высокой. Целую пятерку за какой-то пуд осетрины, которой он подкармливает своих собак! Он огорченно цокал языком: если бы знал, что подойдет теплоход, наловил бы много и отдал дешевле.

В общем мы оказали хозяину неплохую услугу. Он получил возможность заработать денег, приобрести на теплоходе и хлеб, и табак, и водку для жены. Сам он не пьет. Однажды выпил очень много и долго болел. Зато супруга его в спиртных напитках себе не отказывает.

Чтобы отблагодарить нас, хозяин показал, где много рыбы и хорошее дно: не зацепится невод.

Я осмотрел чум. Тонкие жерди были покрыты старыми шкурами. Такие же шкуры лежали на земляном полу. Закопченный котелок, чайник, ружье и узел с барахлишком — вот и все пожитки семьи из четырех человек. Они не имели даже запасной обуви. Это не от бедности, а от привычки не связывать себя никаким грузом во время летних кочевий. Тайга и река накормят, оденут и обуют, когда понадобится.

Хозяева прихорашивались, собираясь на теплоход. Женщина смочила и пригладила волосы, оборвала бахрому на юбке. На самом хозяине были обычные яловые сапоги, хоть он и бродил по колено в воде. Штаны и куртка из какой-то плотной полосатой материи. Она так пропиталась жиром и рыбьей кровью, что задубела и стала будто деревянная. Во всяком случае хозяин, черпая пригоршнями воду, смыл с колен и с рукавов свежую рыбью кровь, а материя при этом не промокла. Потом он снял сапоги, вылил из них воду, размотал портянки, сполоснул, выжал и намотал снова. Покряхтывая, натянул сапоги. Они плохо лезли на сырую портянку. А голову хозяин повязал женским платком.

Черноглазые, замурзанные, но веселые ребятишки были одеты теплей и лучше родителей. Они оказались более разговорчивыми: от них я узнал, что зимой семья живет в поселке, в деревянном доме, что зима скучная, а лето хорошее. А когда оно кончится, старший мальчик поедет в большой дом, который называется интернатом.

Вот так познакомился я с кетами, или енисейскими остяками, или просто с енисейцами — представителями одной из многих народностей нашего Севера. Кетов считают местными следопытами, они любят простор, свободу, их особенно трудно было приобщить к оседлому образу жизни. Те, кто постарше, и до сей поры не могут сидеть в домах, круглый год бродят по тайге, изредка появляясь в поселке со связками ценных шкурок.

До революции эта национальность быстро вымирала. Теперь количество кетов несколько увеличилось, но и сейчас, по данным последней переписи, их насчитывается всего около тысячи душ обоего пола. Они объединены в колхоз, у них есть свой медицинский пункт, радиоузел, красный чум. Кроме того, они находятся под особым наблюдением этнографической экспедиции Академии наук СССР.

Семья кетов села в свою остроносую лодчонку. Гребли жена и старший мальчуган. А хозяин, заняв место на корме, направлял свое судно и дымил трубкой ничуть не меньше старого парохода.

Мы начали заводить невод. Трое остались на берегу, удерживая левое крыло. Шлюпка быстро двигалась по протоке. Боцман и я выбрасывали сеть. Особенно осторожно выпустили мотню, чтобы она не запуталась. Потом все налегли на весла, стараясь скорей замкнуть кольцо вокруг рыбы, попавшей в пашу ловушку.

Матросы выпрыгнули на берег, в грязь, в тину. Все ребята предусмотрительно обулись в сапоги. А на мне были городские штиблеты, причем единственные. Их следовало бы беречь, так как впереди лежал длинный путь. Но сейчас дорога каждая пара рук. Кто-то подставил спину и перенес меня на более или менее сухое место. Я ухватился за канат рядом со всеми.

Ох, и нелегкая это штука, вытягивать из воды сто пятьдесят метров мокрого невода, который волочет за собой центнер ила! Мы кряхтели от натуги, падали на зыбкий песок. Лицо горело, пот заливал глаза. После первой же тони на руках появились кровяные мозоли. После второй они лопнули.

Но зато какое волнение охватило нас, когда подтянули мот ню, в которой трепетала и билась рыба, когда начала она прыгать через верх невода и выдержанный спокойный боцман сорвался вдруг на истошный крик:

— Скорее! Уйдет!

Последние метры мы взяли ходом, без остановки, почти бегом. Все сразу же кинулись собирать рыбу. А я лишен был этого удовольствия: у кромки берега ноги тонули в вязкой грязи. Ребята, сочувствуя, подавали мне то извивающуюся остроспинную стерлядь, то тяжелого налима, то широких окуней, и я бегом относил их к шлюпке.

Первым заходом мы добыли килограммов пятьдесят замечательной стерляди. Вторая тоня тоже оказалась удачной. Я просто поражался: какие богатства таит в себе Енисей! Лови, корми народ — и почти никаких затрат! Вот, действительно дары природы. Только брать их нужно со смыслом.