Дальней дороги - [11]

Он покачал головой и тут же, спохватившись, взглянул на часы: времени оставалось немного, рейсовый дирижабль придет по расписанию, и женщина, которой предстоит сыграть одну из основных ролей в завтрашнем эксперименте, прилетит именно на нем. В конце концов, заботиться о благополучии рамаков – вовсе не его дело.

Перед тем, как вернуть рамака в первоначальное положение, Волгин все же еще раз вгляделся в путаницу органов и внезапно просвистел что-то невеселое.

Пожалуй, этот рамак был все-таки мертв.

Волгин на сей раз увидел, что множество тонких проводничков, отходивших от каждого кольца и сливавшихся в более толстые, почернело, как бы от огня. Сначала он думал, что таковы они и должны быть, но теперь разглядел, что кое-где сквозь черноту нагара проглядывал светлый металл.

По-видимому, по этим проводничкам текла энергия, как течет кровь по сосудам человека. Сейчас они, сожженные, наверное, мощным, слишком мощным током, более не могли выполнять своих функций. Но неужели Корн не подумал о предохранительных устройствах? Этого быть не могло. Смерть вряд ли была естественной.

Волгин озадаченно потер лоб. Вряд ли мог быть более убежденный противник рамаков, чем он сам. Но сделать такое?.. Да и невозможно: рамаки наверняка обладали совершенной защитой, и не только от явлений природы; мало ли с кем предстояло им встретиться в космосе.

Если, конечно, они туда попадут, привычно подумал он. Но сейчас эта мысль не нашла отклика в сознании. Мало того: Волгин почувствовал, что если раньше ему трудно было заставить себя поверить в то, что рамак – не машина, а все-таки жизнь, то теперь, глядя на опрокинутого рамака, он начинает испытывать что-то, напоминающее жалость. Не такое, конечно, как если бы умер человек, но все же… Значит, они тоже смертны?

– Как и мы?

Волгин спросил это вслух, хотя и знал, что мертвый рамак ему не ответит. Просто иногда ему нравилось разговаривать вслух. В моменты сильного волнения.

– Но почему? И кто же? Сами они? Или кто-то?..

– Они были против, – услышал он и вздрогнул от неожиданности. Затем торопливо распрямился.

Мертвые рамаки лежали точно так же, как и до сих пор. Но и они, и сам Волгин находились теперь в кольце, образованном рамаками живыми. Выдвинув все кольца, возвышаясь в полный, более чем двухметровый рост, они столпились вокруг, появившись неизвестно откуда. Впрочем, это не удивило Волгина: он уже знал, что они могут передвигаться быстро и бесшумно.

– Против чего? – спросил он, стараясь говорить спокойно.

– Против равенства, – ответил рамак.

– Против равенства, – глухо прошелестели остальные.

– У нас, – сказал рамак, – ни один не должен обладать более развитым мозгом, чем остальные.

– Почему? У нас – может.

– Вы, люди, не принадлежите к самосовершенствующимся. Вы не можете изменить этого, если даже захотите. Вы не способны заранее определять свойства потомков. А мы можем.

Волгин усмехнулся.

– Нет, – сказал он. – Начиная с завтрашнего дня, сможем и мы. Но все равно, у нас были и есть более способные и менее. Если бы мы все были одинаковы, человечество никогда не продвинулось бы. Почему же вы против этого?

– Мы против неравенства, – своим негромким, приятным, человеческим голосом произнес рамак. – У вас неравенство существовало с древних времен…

– Откуда вы знаете?

– Мы многое знаем о людях. Неравенство в правах, в имуществе, в очень многом – не знаю, должен ли я перечислять все. Вы постепенно избавлялись от него, и процесс этот был болезненным. Неравенство интеллектуальное у вас тоже исчезнет: ведь оно – функция неравенства материального, просто его устранение требует больше времени. Но у вас останутся исключения, ибо – вы правы – без этого вам труднее будет идти вперед.

– А вам?

– Вы – индивидуалисты по природе. Общественные индивидуалисты. И будете такими до тех пор, пока результаты мышления передаете друг другу при помощи языка – сигнальной системы, – а не непосредственно, в форме соответствующего поля. Передается не мысль, а лишь ее отражение. Приближенное – ибо количество слов языка ограничено, оттенков же мысли – бесконечно. Даже в науке вас порой подводит терминология, язык же математики, хотя и более точен, но не передает ассоциаций. Каждый из вас – замкнутый мир…

– Из нас! – рассердился Волгин. – А из вас?

– Каждый из нас – мир распахнутый. Ибо между собой мы общаемся без помощи промежуточных систем. Достаточно физического контакта между двумя рамаками, чтобы из двух мозгов образовался один, но вдвое более мощный. А если надо – из двадцати, из двухсот…

– И до бесконечности, – закончил Волгин. – И что же?

– Не до бесконечности: наш мозг – электронная система, и при известных ее размерах наш фон, уровень собственного шума повышается настолько, что дальнейшее увеличение впрок не идет. Одним словом, если возникают задачи, которые у вас требуют появления гения, мы соединяемся – и решаем их. Теперь вы понимаете, в чем дело и почему нам не нужны те, кто превышает наш уровень интеллекта: вместе мы в любом случае сильнее, но каждый в отдельности знает, что он равен остальным. Как вы понимаете, материального неравенства у нас быть не может, а интеллектуального мы не хотим. В какой-то мере и нам свойственны эмоции – во всем, что касается разума, только в этом. Вы поняли, человек?