Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11 - [99]

— А чего же он уехал тогда? Наверное, договаривались, когда возвращаться будете? — удивленно спросил рыболов.

— Договаривались!..

— Ну и дружок у тебя!

Позднее я спрашивал у Кудрякова, почему он уехал один, бросив меня, и тот невразумительно объяснил случившееся. Ему почудилось, будто я уехал на лодке в Петропавловку, а затем какая-то женщина ему сказала, что видела, как мужчина в синей рубашке садился в автобус; думал, что я бросил его...

...За разговорами незаметно шло время. Костин, сидя на валежине, задремал и вдруг захрапел. Это вызвало смех и напомнило, что пора спать. Мы сдвинули в одну сторону горящие поленья, тщательно подмели вениками кострище, чтобы не осталось ни уголька, забросали это место хворостом и тонкими жердочками, поверх настелили толстый слой прошлогодней травы, нарезанной ножами здесь же, рядом, и все это покрыли плащ-накидками, С Ивановым подкатили два ясеневых бревна, при этом одно было значительно толще другого, положили их вдоль приготовленной постели, подгребли от старого костра раскаленные угли и горящие поленья и затем поперек этих двух бревен, поверх самого толстого, положили еще восемь тополевых трехметровых обрубков толщиной пятнадцать — двадцать сантиметров. Положили так, чтобы они выдавались в нашу сторону сантиметров на сорок. Вскоре костер горел ровно вдоль всего толстого бревна и пламя охватывало высовывающиеся над ним концы бревнышек. Костер не искрил, не взлетали раскаленные угольки — дрова были подобраны удачно. Я обратился к Иванову:

— Хочешь, покажу незаменимую растопку для костра? Горит, как порох, в любую погоду!

— Конечно!

Я подобрал большой кусок коры бархатного дерева, валявшийся у костра, и сказал:

— Не бросай в огонь, а так просто подержи, дай загореться.

Сухая пробка мгновенно вспыхнула и начала гореть ярко, с частым потрескиванием. Казалось, огонь брызжет во все стороны.

— А я и не знал...

— Надо только сухостойный бархат найти. Пробка ведь не промокает. Даже в ливень можно костер развести: снять с себя куртку, натянуть ее на колышки, чтобы вода не гасила пламя растопки, а дрова взять от этого же сухого пробкового дерева. Вот и вся хитрость!

— Учтем...

Елагин растянул четырехметровый кусок солдатского шинельного сукна, который носил в скатке, притороченной к рюкзаку, и одновременно накрыл всех, когда мы улеглись. Расположились ногами к костру. Смахтин и я легли с краев; договорились через каждые два часа подправлять костер, чтобы не тревожить остальных, — пусть хорошо выспятся, и в первую очередь водители. Недалеко от изголовья я поставил котелок с водой — на случай если искра или уголек попадут на нашу постель.

Около полуночи в темноте послышались шаги, треск сушняка, скрип гальки: к костру вышли трое мужчин со спиннингами и рюкзаками. Предложил им ночевать у нашего костра, они отказались.

— Спасибо. Пойдем на «мыша» побросаем. Может, возьмется какой таймешек...

Через два часа эта группа вновь появилась у костра, неся десятикилограммового тайменя. А существует мнение, что таймень на «мыша» берет только летом...

Ночь прошла спокойно. Все спали прекрасно. Хорошо прогретая галька и постоянно горевший костер обеспечили отличный отдых. Утром я хотел выплеснуть воду из котелка, чтобы набрать свежей для чая, и не смог: слой льда толщиной в палец сковал воду со всех сторон.

После завтрака мы с Малевичем увязались за Елагиным, который нашел хороший плес невдалеке от стоянки. Сразу же после первых забросов на льду возле Елагина забились в пляске хариусы. Изящные рыбы с мощными плавниками и блестящей серебристой чешуей, расцвеченной радужными разводами, с темными точками, негусто рассыпанными там и тут, радовали глаз.

Хотя мы применяли ту же самую приманку, делали забросы в те же самые места, что и Елагин, наши крючки неизменно возвращались без добычи.

— Михаил Петрович, да что же это мы с тобой? Он ловит, а мы нет.

Елагин заулыбался, вытаскивая очередного хариуса. С серьезным выражением лица Малевич ответил:

— Да он, если захочет, дома в ванной поймает, в луже на асфальте, а не только в реке..

Подошли двое местных пареньков. Один из них оказался знакомым Малевича по старым его приездам на Анюй, и они о чем-то разговорились, что-то завспоминали, найдя общий язык...

После спада воды семидесятисантиметровый прибрежный лед висел над водой, и если топнуть, то пустота отзывалась долгим гулким звуком. Следуя за уплывающим в стремительном потоке поплавком, я далеко прошел к мыску и вдруг за спиной услышал непонятный настораживающий звук, быстро оглянулся и увидел, что лед обламывается. В мгновение ока сделал несколько прыжков по ползущей наклонной плите и выскочил на припай. Сзади с громким всплеском и каким-то вздохом косо ушла под воду большая часть отколовшейся льдины и тотчас всплыла; течение развернуло ее, и белое поле поплыло среди искрящихся прозрачных струй и пляшущих солнечных зайчиков. Дружный смех все видевших рыболовов был наградой моей реакции.

— Как заяц выскочил!

— Вот бы поплавал. Здесь, пожалуй, с головкой будет: не смотри, что дно видно.

— Хватит с него вчерашнего купания...

— Так и утонуть недолго. Растеряешься, судорога сведет руки-ноги — и прощай!