Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11 - [54]

— А ну, Рудольф, отгадай загадку — из чего супчик сварен?

— Из утки, наверное, — неуверенно ответил Рудольф, и вдруг взгляд его стал подозрительным. Он осмотрелся и, видимо, только сейчас сообразил, что за столом-то едим только мы с ним, а остальные стоят в сторонке и с интересом наблюдают за нами.

— Точно! Из утки! Только черепаховой! — ликующим голосом заявил Саня. Я даже не подозревал, что слово может оказать такое мгновенное воздействие на человека. Рудольф побледнел, зажал рот ладонью и пулей выскочил на крыльцо.

— Не в коня корм. Слабак, а еще про змей толкует, — резюмировал Саня. Он был отомщен. Его счет с Рудольфом стал один — один. (Пусть читатель не судит меня строго за такое «варварское» отношение к охраняемому ныне животному. В те годы мягкотелые черепахи не считались редкостью, в некоторых местах их было довольно много, а рыбаки в самом деле считали их своими врагами.)

О живом мире рек, озер и дальневосточных морей можно было бы говорить бесконечно, но это отдельная тема. Ограничусь несколькими картинками, наиболее запомнившимися мне.

Из рассказов бывалых дальневосточников я еще ни разу сам не закинув удочки, уже знал, что здесь водится самая разнообразная рыба, да еще и самая крупная, самая уловистая и вообще самая-самая... Я жадно впитывал новые сведения, не вступая с рассказчиком в пререкания, пока речь шла об осетрах, калуге и тайменях, но когда перешли к ершам, тут уж терпение мое лопнуло. Чтоб ерш был величиной со щуку?! Подобное даже в рыбацких историях не прощается. К тому же я незадолго перед тем перелистывал прекрасно иллюстрированную старинную книгу Л. П. Сабанеева о рыбах, в которой автор, повествуя о ершах, приводил пример: на коронацию Ивана Грозного откуда-то из-за Урала прислали бочку с живыми, необычно крупными ершами числом сорок штук, общим весом один пуд. С горячностью молодости я бросился в спор и... был посрамлен. На хабаровском городском рынке среди других даров Амура нашелся и ерш. Да какой! Килограмма в три весом! Только много позже я узнал, что это был хотя и родственник нашего ерша, но не близкий — он относится к другому роду (китайских окуней) и даже к другому семейству (серрановых, а не окуневых). Есть у него и иное название — ауха.

Среди громадного разнообразия видов дальневосточной ихтиофауны геологи, пожалуй, наиболее часто встречаются с тайменем. Этот великолепный хищник рыбьего царства (с отменно вкусным мясом) обитает как в материковых, так и в островных реках Дальнего Востока. Вес отдельных экземпляров достигает двадцати — тридцати килограммов. Ловят его самыми разными способами: и на спиннинг, и на жерлицу, и на «мыша». «Мышом» (а не мышью) на Сахалине местные рыболовы называют снасть, состоящую из снабженной крючками пробки, обтянутой ворсистой тканью или шкуркой какого-нибудь грызуна. К прочной леске (или бечевке) груз крепится так, чтобы приманка находилась на плаву. Способ нехитрый, но очень добычливый. Немалое искусство и большая физическая выносливость требуются, чтобы вытянуть на берег тайменя, особенно если он крупный. Стоит допустить даже небольшую слабину в натяжении лески, и таймень либо оборвет, либо перекусит ее. Сколько раз мне приходилось разочарованно смотреть на пустую лесу без блесны и без долгожданной рыбины, крутые бока и широкий лоб которой уже неоднократно показывались из воды. Так обычно расплачивается рыболов, не «выводивший» до конца тайменя.

Особенно крупные таймени водятся в одной из главных рек Сахалина — Тыми. Я неоднократно слышал от тамошних рыболовов рассказ, за достоверность которого не могу поручиться, об одном беспечном рыболове, который забросил своего «мыша» в Тымь и, чтобы не тратить зря время, обвязавшись лесой-бечевой, преспокойно уснул. Тело бедняги нашли через несколько дней в устье Тыми. На «мыша» попался здоровенный таймень, который стащил спящего в воду и все эти дни таскал его тело на бечеве по реке. Говорят, будто вес того хищника превышал тридцать килограммов.

Самый крупный таймень, которого мне посчастливилось поймать на Сахалине, был около двадцати килограммов и длиной более полутора метров. В тот год мы работали на севере острова в бассейне реки Вал, в местах совершенно ненаселенных и бедных дичью, так что такой приварок к рациону отряда был весьма кстати. И еще одно, совершенно неожиданное, применение получила моя добыча. У меня в первом же маршруте раскрошилась подошва сапога — то ли он «пережарился» у костра, то ли был фабричный брак, но положение создалось, критическое. Попытки обвязывать подошву брезентом ни к чему не привели. Багульник и стелющиеся кустарники быстро рвали материю, а нога оставалась босой. И вот я решил испробовать для подошвы шкуру тайменя. Опыт удался блестяще. Толстая тайменья кожа, прикрепленная медной проволокой к остатку подошвы, выдержала целый маршрутный день! Вечером, правда, пришлось заняться «холодным ремонтом» — сменить перетершуюся проволоку. И так почти месяц меня выручала рыбья кожа.

На Северном же Сахалине нам удалось наблюдать интереснейшую картину захода нерестовой рыбы в свой родные речки. Северное побережье острова низменное, нередко с «двойными» берегами. Речки впадают в лагуны, отшнурованные от моря на большой протяжении песчаными косами-пересыпями. Потоки вдоль береговых наносов нередко «отодвигают» устья рек на десятки метров в сторону от того места, где они находились год или два назад. В таких местах осенью можно видеть, как, повинуясь вечному зову продолжения рода, собираются громадные косяки нерестовой рыбы. В зеленоватых сумерках вздымающихся волн хорошо различимы сотни крупных рыбьих тел. Косяк пришел к родному устью, а его нет. Замешательство длится несколько часов. В конце концов, вероятно стараниями косячных разведчиков, устанавливается новое место прохода в пресные воды и живая масса перемещается на исходный рубеж. Вначале в реку устремляются несколько крупных самцов. На предельной скорости они проскакивают приустьевую отмель, добираются до плеса и возвращаются обратно в море. Затем самцы начинают проводить самок в реку. Как истинные рыцари, они всегда готовы принять на себя любой неожиданный удар судьбы. А врагов в это время у красной рыбы особенно много. С суши ей угрожают медведи и другие хищники, подстерегающие на перекатах. Не всегда безгрешен и человек. А в воде полакомиться кетовой и горбушечьей икрой не прочь и красноперка, и мальма, да и другие рыбы. Любопытно, что в это время мальму, или, как ее здесь называют, форель, невозможно поймать ни на какую наживку, кроме икры или чего-нибудь похожего на нее. При виде икринки она «теряет голову». Как-то мне удалось натаскать целую кучу этой рыбы на снасть, на которую не попался бы и последний пескарь. За неимением удочки я использовал согнутую французскую булавку, привязанную к тонкой веревке, а в качестве наживки испробовал спелые брусничные ягоды. Цвет и форма брусничин явно напоминали мальмам лакомую красную икру, и они драчливо бросались за приманкой, хватали ее с налету, выскакивая даже из воды.