Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11 - [44]

И вот уже три десятка лет продолжается полевой маршрут, проложенный вверх и вниз по каменным ступеням Дальнего Востока. По этим ступеням и сейчас продолжают идти молодые энтузиасты. Быть может, и они, подобно нам, спорят о том, что должен знать и уметь геолог. И неважно, что какую-то часть их пути уже осилили предшественники — для каждого ступившего на полевую тропу эти ступени становятся первыми и единственными, неповторимыми ступенями самоутверждения, дарующими не только трудности, но и ни с чем не сравнимую радость первых своих открытий, романтику и счастье единения с окружающим миром.

Наследники Дерсу

Лесные люди — удэгейцы занимают центральную часть горной области Сихотэ-Алиня. Они знают повадки всех зверей, знают, где и когда их можно найти, и в этом отношении на всем Дальнем Востоке не имеют себе равных,

В. К. Арсеньев

Дальний Восток... Сколько таинственной притягательности в сочетании этих двух слов! Не просто восток, а дальний, самый дальний рубеж нашей страны. Даже современные воздушные лайнеры, чудесным образом спрессовавшие пространство, не в силах уменьшить очарования Востока, который, несмотря ни на что, остается дальний, своеобразным, ни с чем не сравнимым краем.

Необычные контрасты природы Дальнего Востока хорошо известны. Здесь ель и лиственница соседствуют, с женьшенем и лианами, медведь встречается с тигром, горные хребты чередуются с межгорными равнинами, ледниковые языки прорезаются потоками расплавленной лавы, континент граничит с океаном.

Не менее контрастно и население громадного региона. Представители самых разных наций и народностей входят в дальневосточную семью. А складывалась эта семья не сразу и не безболезненно. Усиление демографических процессов в России конца XIX столетия особенно сильно затронуло коренных жителей восточной окраины империи. Перекупщики пушнины, торговцы, царские чиновники систематически обирали их, постепенно оттесняя с освоенных земель, нарушая вековой уклад жизни аборигенов. Голод и болезни довершали трагедию малых народностей, приводили их на грань вымирания.

Возрождение пришло к ним при Советской власти. В прошлом поголовно неграмотные нанайцы, удэгейцы, орочи, ульчи стали равноправными членами большой социалистической семьи. Из их среды вышли врачи, педагоги, командиры производства, писатели.

Все это я уже знал, начиная работать на Дальнем Востоке. Однако одно дело — знать понаслышке, а другое — увидеть собственными глазами. Мимолетные встречи с нанайцами и удэгейцами не в счет. К тому же мне хотелось не столько убедиться в произошедших переменах (о чем много и часто сообщалось в прессе), сколько прикоснуться к самобытной культуре и укладу жизни малых народностей, а если повезет, то и позаимствовать у них малую толику великой мудрости общения с природой. Но надеяться на это можно было лишь установив с ними достаточно длительные контакты. Такая возможность представилась только в 1957 году.

Мне было поручено провести исследования в бассейне верхнего течения реки Анюй, как раз в том районе, где, по утверждению В. К. Арсеньевна, еще в 1926 году наиболее полно сохранились обычаи и образ жизни удэгейцев — лесных людей, как любовно назвал их Владимир Клавдиевич. Какой-то будет встреча с ними?

Наш небольшой отряд, состоящий, помимо меня, из палеонтолога А. И. Моисеевой, прораба А. В. Скляренко и коллектора Сергея Мурзинова, в начале лета отправился на пароходе из Хабаровска вниз по Амуру. Тогда по реке курсировали еще старенькие колесные пароходы, очень похожие на тот, который был заснят в известном фильме «Волга-Волга». На вторые сутки мы со своим нехитрым экспедиционным снаряжением высадились на пристани в селе Троицком. Благодаря содействию местных властей, удалось без особых хлопот договориться с руководством леспромхоза о заброске нашей группы на водометном катере в верховья Анюя. Капитаном суденышка оказался крепко сбитый парень лет двадцати пяти, со слегка вьющейся шапкой русых волос и прямым открытым взглядом серых глаз. Чем-то он напоминал доброго молодца из русских народных сказок. Потом мы убедились, что у него и впрямь, как у сказочного героя, все спорилось и получалось наилучшим образом. На мой вопрос, как его величать, добрый молодец, широко улыбнувшись, ответил: «Если официально — то Николай, а если просто — Коля!»

Николай в своем лице представлял всю команду катера — и капитана, и моториста, и матроса. К тому же он был отменным лоцманом, прекрасно знавшим путь среди многочисленных проток и островов, обильно разбросанных в устье Анюя. В поселке Манома, пока я оформлял договор с леспромхозом, Коля дозаправился горючим и притащил на борт самое необходимое: ватник, резиновые сапоги с голенищами, бензиновую пилу «Дружба» и небольшой увесистый ящик со множеством предостерегающих надписей. Перехватив мой недоуменный взгляд, он уточнил: «Аммонал! Да вы не сомневайтесь, я диплом взрывника имею». Видя, что и это не рассеяло моих сомнений, он даже обиделся:

— Вы что же, без пилы и взрывчатки до Биры добраться хотите?

Только позднее я убедился в необходимости такого снаряжения. А пока наш катер, ровно гудя моторами, стрелой летел по полноводному Анюю. Лишь временами сбавляя скорость, он лавировал между островами. Иногда мы входили в узкие и длинные протоки, подобные темным извилистым коридорам, в которых ветви деревьев с обоих берегов готовы были вот-вот сомкнуться, затем опять вырывались на простор главного фарватера, и снова тугая волна встречного воздуха била в грудь, а по сторонам мелькали прибрежные кусты, Отменное состояние какой-то приподнятости духа овладело всеми. Мы что-то кричали друг другу, пытаясь перекрыть шум мотора, жестикулировали, показывая на берега. Общее оживление передалось и Джеку — крупной овчарке нашего коллектора Сергея, с которой он не захотел расстаться даже на четыре месяца и взял с собой в маршрут. Джек восторженно махал хвостом, временами повизгивая от избытка чувств.