Дали глазами Аманды - [88]

Английский журнал «Tatler» попросил меня писать ежемесячную светскую хронику. Я выслала им рассказ о вечере святого Валентина, состоявшемся на последнем этаже «Сан-Режиса», в ресторане, специально отделанном в розовых тонах. Все участники должны были быть одеты в розовое. Здесь собрались завсегдатаи нью-йоркских вечеринок:

Палома Пикассо, Эльза Перетти, Лиана де Фюрстенберг, Энди Уорхол. Все эти люди собирались обычно в одних и тех же местах. Дали никогда не бывал в их обществе. За все зимы он только один раз поужинал с Уорхолом, но предпочитал не самого Энди, а его окружение, Сэнди Дарлинг например. Ему нравился певец-альбинос Джонни Винтер и его длинные белые волосы. Он водил меня несколько раз к старой маркизе де Куевас, об эксцентричных выходках которой много рассказывал перед каждым визитом. Я никогда не забуду, как эта дама появилась перед нами, выйдя из лифта, — собачка в руках, тапочки, напудренное лицо и кроваво-красные губы. Ее знакомый, Раймондо де Лоррен, принес Дали свои фотографии карликов, безногих и травести. Не будь с ним Галы, Дали с удовольствием пригласил бы их всех на ужин. Но она ненавидела все безобразное и сбегала с Двора Чудес, который устраивал Дали, в кинотеатры в компании своего Джефа.

По правде говоря, нью-йоркское окружение Дали иногда не выдерживало критики. Мы ужинали в «Трейдерс Вик» с Потасса и Кризис, двумя травести, оспаривавшими его друг у друга и блиставшими туалетами и манерами. После ужина у Лорана, когда Гала была в хорошем настроении, ему удалось убедить ее пойти на стриптиз-шоу Потассы, которая оголялась полностью. У нее почти не было груди, и она была сложена, как парень. Когда она покинула сцену, Гала мне сказала:

— Вы видели? Все черное…

Дали запротестовал, но Гала заупрямилась:

— Я хорошо рассмотрела. Яйца полностью черные.

Я их перебила:

— Надеюсь, вы не будете спорить из-за яиц этого создания? В салоне было темно.

Гала бросила на меня иронический взгляд:

— Вы сглаживаете острые углы? Вас все устраивает? Чтобы доставить ему удовольствие, вы готовы говорить то, чего не думаете!

Она всегда на меня нападала, издевалась над моей покорностью, но при всем этом очень меня любила. Когда я возвращалась в Лондон, проведя два месяца в «Сан-Режисе», она снабдила меня чеком в 5 тысяч долларов тайком от Дали и попросила ничего ему не говорить. Оба пытались мне помочь, каждый по-своему, и вдобавок скрывали это друг от друга.

Я снова обрела свое лондонское пристанище, писала песни и рисовала. Весной я недолгое время пожила в Париже, и Дали попросил меня провести лето в Кадакесе. Он работал над стереоскопическим портретом Галы, сидевшей на стуле в костюме морячка. Сабатер, фотограф, стал просто вездесущим в этом доме. Ему удалось даже вытеснить Капитана, который вышел в отставку вместе со своими Оцелотами и готовил открытие собственного музея. Несмотря на свою жизнерадостность и готовность услужить Дали, Сабатер не был, однако, любим домашними, которые мне сказали, что «этот месье не корректен». Дали относил подобные мнения на счет ревности. Гала находила Сабатера весьма полезным, так как он взял на себя все крупные дела, издание, права на воспроизведение, заказы статуэток, словом, все, что для нее было существенным.

Дали решил, что мы поедем в Эльш, в провинцию Аликанте, посмотреть на традиционную мистерию вознесения Богородицы. Гала собиралась оставаться на август в Пуболе. Бенджамен, маленький раболепный улыбающийся человечек, великолепный кулинар, перед нашим отъездом приготовил нам вкуснейшую paella и «руку Гитаны». Именно эти блюда были выбраны, потому что мы отправлялись в Андалузию. Когда мы продегустировали эти блюда в компании друзей, за длинным столом, накрытым около бассейна, за шторами «конского круга», как Дали называл свои венецианские занавески, я стала расспрашивать у него о деталях мистерии в Эльш. Это был знаменитый ритуал, который проходил в соборе каждое пятнадцатое августа в течение многих веков. Дева Мария, которую представлял молодой человек, одетый в синее платье, поднималась на хоры, вернее, ее тащили с помощью пеньковых тросов, так что казалось, что она поднимается в небо, тогда как ангелы осыпали сцену oropelos. Так назывались золотистые конфетти. Дали считал этот обряд сюрреалистским и был вне себя от восторга во время прослушивания записи церемонии. Особенно ему нравились песнопения в исполнении мальчиков, голос которых еще не начал ломаться. Мы приплыли в порт де Розас на небольшой яхте, одолженной у друзей. В этот раз у нас были отдельные каюты. Я снова страдала от морской болезни. Дали умел удерживаться на палубе во время качки и выглядел безукоризненно в своем полосатом костюме. Видя его сидящим на палубе каждое утро, я стала подозревать, что он даже спит одетым. Мы бросили якорь в Аликанте и провели ночь в отеле, а потом отправились дальше на взятой напрокат машине. Дали сравнивал пейзаж с картинами Зоройя, которые мы видели в Нью-Йорке: синева моря, блики на песке пляжа, голубоватые тени на побеленных оконных рамах. Маленький городок Эльш был переполнен паломниками, съехавшимися на праздник. В церкви яблоку негде было упасть, и даже дышать было трудно. Нам предоставили два места на забитой трибуне; мне было неудобно сидеть, потому что меня все время толкали две полные дамы, обмахивающиеся веерами. Кортеж прошествовал через центральный вход, сопровождаемый прерывистыми хлопками собравшихся. Дали указал мне на святого Иосифа с фальшивой бородой, пастухов и пророков. Он дергал меня за рукав, когда какое-то песнопение ему особенно нравилось. Когда я увидела парня, переодетого в Деву Марию и поднимавшегося над алтарем, меня взорвало от смеха. Дали угрожающе посмотрел на меня, так как мэр Эльша был рядом с нами. Церемония была долгой, но апофеоз настал вместе с дождем oropelos, падавших сверху и блестевших, как золото.